Наследство последнего императора
Шрифт:
Царский поезд медленно и почти бесшумно тронулся с места. Толпа, собравшаяся поодаль, придвинулась ближе – молчаливая, мрачная. Несмело поднялся вверх чей-то котелок. Мелькнул женский платок. Кто-то опустился на колени и перекрестил уходящие поезда.
Выйдя на пределы города, составы с максимальной скоростью помчались на север.
Когда миновали Волхов, Николай по названиям станций и направлению солнца понял: поезд идет на восток. Значит, Сибирь.
– Сибирь – сказал он, войдя в салон жены и садясь на стул рядом с диваном.
Она молча кивнула.
– Я догадалась. Он должен был нас обмануть. Такие люди по-другому не могут. Ложь и злоба – вот чем они живут.
Александра села на диване, взяла со столика бутылочку с ароматическим лосьоном, вытерла им руки и нанесла спирт на виски.
– Наклонись, Ники, солнце мое! – велела она, смочила лосьоном салфетку спиртом и вытерла мужу шею. – Становится жарко. Ванна в поезде не работает. Говорят, нет воды. Угля тоже нет.
– Ничего, – отозвался Николай. – Немножко потерпим. Дальше будет прохладнее – по мере того, как начнем приближаться к Уралу. Ванну Валя [38] приведет в порядок. Он мне говорил.
38
Долгоруков.
– Хорошо бы, – отозвалась Александра. – Измучимся… Сколько нам ехать? Ах, да. Тебе этот шут гороховый так и не сказал?
Николай отрицательно покачал головой.
– Да, – печально вздохнула Александра. – Вот и вся Англия.
Николай вытащил из нагрудного кармана френча тонкий золотой портсигар и вытащил папиросу. Ящик прекрасного турецкого табака он получил в подарок от султана – еще до войны. Никакого другого табака у него не было. «Надо экономить, – подумал он, прикуривая папиросу от ароматической восковой спички. – Такой теперь нескоро будет, а может, и никогда. Турция наш противник. А что будет после войны – узнаем ли?»
– Признаться, – сказал он, – я до сих пор надеялся, что мы не совсем правильно поняли батюшку Серафима… Или он ошибся…
– Ну, как ты мог такое думать? – недоуменно спросила Александра. – Разве можно, чтобы пророчество батюшки Серафима было ошибочным… Ники, – вдруг с неожиданной и упорной убежденностью в голосе сказала она, – Ники! Не каждому выпадает такая честь – быть отмеченным самим святым Серафимом! Он послал нам Алексея, он не оставит нас, что бы дальше нам ни пришлось пережить. Чем больше страдания и муки, тем выше милость Господня! – она перекрестилась на медную иконку святого Серафима на стене салона, рядом с небольшой иконой Распутина.
В дверь постучали.
– Разрешите, Ваше величество? – послышался голос гофмаршала Долгорукова. – Здесь полковник Кобылинский с докладом.
– Пожалуйста, Василий Александрович, – отозвался Николай. – Просите.
– Проходите, Евгений Степанович, – радушно сказала императрица Кобылинскому. – Милости просим. Нет-нет, сюда, поближе. Садитесь к нам, к столу. Я слышала, – обратилась она к Долгорукову, – там собирались ставить самовар? Попьем вместе чаю. Так? Ставили?
Долгоруков не успел ответить: в дверях показался лакей Трупп с большим серебряным подносом в руках, на котором стояли стаканы в таких же серебряных подстаканниках, два графинчика – с водкой и вишневой наливкой, вазочки с вареньем – клубничным и черносмородиновым, бутерброды с белугой и ветчиной и птифуры из творога. Их испекали специально для Александры – она даже рыбу ела редко.
– А вот и наш Алоизий Егорович! – сказал Николай. – Вы, как всегда, вовремя.
Трупп поставил поднос на стол и поклонился.
– Самовар будет готов через пятнадцать минут, Ваше величество.
И, поклонившись еще раз, вышел.
– Чем порадуете, Евгений Степанович? – спросил Николай полковника. – Сидите, пожалуйста!
– Разрешите доложить, Ваше величество?
Николай кивнул.
– Прошу вас. Я весь внимание.
Кобылинский протянул Николаю пергаментный пакет со сломанными печатями. Нам нем было написано: «Вскрыть через шесть часов после отправления». Николай открыл конверт, вытащил узкую полоску бумаги, на которой было напечатано всего одно слово: «Тобольск».
– Ах, вот оно что! – вырвалось у Александры. – Но ведь это… – она изумленно посмотрела на мужа, – это родина Друга! Покровское ведь в Тобольской губернии? Мы едем к Нему? В ту сторону?
Николай словно не расслышал ее слов. Кобылинский понял, что Александра имеет в виду Распутина. Он встал.
– Разрешите идти, Ваше величество?
– Да. Евгений Степанович, спасибо. Ступайте, голубчик, – разрешил Николай. Напоминать о приглашении на чай он не стал.
Потом стал на колени перед иконами и медленно, усердно перекрестился.
– Он спасет нас! Господь нас направляет к нему, как Он когда-то направил его к Алешеньке сотворить чудо!.. – проговорила Александра.
Да, иначе как чудом, невозможно назвать то, что удавалось только Распутину и не могло удастся ни одному врачу, ни одному человеку.
Несколько раз мальчик был на краю гибели. Распутин спасал Алексея от смерти даже на расстоянии, находясь за двадцать тысяч верст от столицы, в своей деревне Покровском. Здесь он молился о здоровье наследника и отсылал в Зимний дворец телеграмму: «Маленький будет жить». Или: «Он уже здоров». И каждый раз происходило одно и то же чудо: Алексей, не зная о том, что отец Григорий о нем молится, после прихода телеграммы преображался на глазах. Смертельные боли, не отпускавшие его иногда неделями, через несколько минут исчезали, кровь останавливалась, и несчастный ребенок крепко засыпал.
– Он спасет нас! – повторила Александра.
– Однако отца Григория там сейчас нет, – проговорил Николай.
– Телом, конечно, нет, но дух его с нами – везде!
Николай стал перед женой на колени, целуя ее бледные, похолодевшие руки.
– Я тоже хочу верить, как и ты, родная моя Аликс, – прошептал он. – Всегда помню, что человеку воздается по вере его. Но почему отец Григорий не предвидел свою смерть, почему дал себя убить?..
– Это не по нашему разумению! Это скрыто от нас… Вспомни Ники, – укорила Николая жена. – Вспомни хорошенько! Он как раз предвидел свою смерть и даже время точно назвал, и указал на круг возможных убийц. Все ведь подтвердилось – абсолютно все! А почему не спасался?.. Здесь промысел Божий, у Господа свои причины, свой смысл…
Николай поднялся с колен и дернул шнурок звонка. Тут же в дверях показался Долгоруков.
– Василий Александрович, голубчик. Позовите детей, – распорядился он.
Дети появились через две минуты. С радостными голодными криками уселись за стол. Алексей схватил пирожное, но Ольга легонько шлепнула его по руке.
– Молитва, – осадила она брата.
Алексей нехотя, надувшись, положил пирожное на место. Но, зыркнув по сторонам, тарелку с птифурами придвинул к себе поближе.