Наследство
Шрифт:
Открыв дверь кладовки, я вздрогнул. На стене висела полицейская форма, над ней, на крюке сверху – голубая фуражка, на полу стояли тяжелые форменные ботинки, а на гвозде сбоку висела резиновая дубинка. В сумерках форма казалась почти новой. Тут я осознал, что стало уже достаточно темно, и включил ночник с зеленым абажуром. В кладовке я обнаружил еще штатский костюм, пальто и некоторую другую одежду, но ее было не так много. В ящике, стоявшем на полке, находился револьвер и ремень с несколькими патронами, торчавшими из кожаных кармашков. «Что же мне со всем этим делать?» – подумал я.
Честно говоря, я был несколько ошарашен, обнаружив форму, пока не догадался, что у дяди, наверное,
Пока я не обнаружил еще чего-либо полезного для себя, поэтому принялся исследовать содержимое комода. В двух верхних ящиках лежали рубашки, носовые платки, носки и нижнее белье. Все было чистое, выглаженное и аккуратно сложенное. Теперь я стал владельцем всего этого. Если белье придется мне впору, у меня есть право носить его. Не такая уж приятная мысль, но полезная.
Третий ящик был наполнен газетными вырезками, тщательно подразделенными на отдельные кучки и связки. Я бегло просмотрел те, что лежали сверху. Это были сообщения о различных преступлениях. Так вот чем занимался дядя, уйдя в отставку! Он продолжал интересоваться своей бывшей работой.
Нижний ящик содержал массу различных предметов: пару очков, удивительно короткую трость с серебряным набалдашником, пустой чемоданчик-«дипломат», зеленую шелковую ленту, игрушечную деревянную лошадку, выглядевшую очень старой (я подумал, что, может быть, он купил ее для меня, когда я был еще ребенком, а затем забыл выслать) и другие вещи. Я быстро задвинул ящик и отошел в сторону, Это занятие не оказалось таким интересным, как я ожидал. Я получил достаточно ясное представление о дядиных вещах, но они напомнили мне о смерти, и я снова почувствовал себя одиноким и потерянным. Я был один в этом большом городе, и единственный человек, к которому я ощущал хоть какую-то близость, был похоронен три недели назад.
Мне все-таки захотелось закончить осмотр, поэтому я выдвинул маленький ящик, находившийся под самой крышкой стола. В нем лежали две газеты месячной давности, ножницы, карандаш, небольшая пачка квитанций с аккуратным почерком домовладельца и детективный роман из платной библиотеки. Роман назывался «Жилец». Заставят ли меня в библиотеке платить за него? Может быть, не будут настаивать.
Больше я ничего не обнаружил. После некоторого раздумья я удивился: вещей было до странности мало. Почему он не хранил никаких писем? Дядина аккуратность наводила меня на мысль, что у него должна была быть, по крайней мере, пара коробок с письмами, тщательно перевязанными в пачки. И почему только одна фотография? А где журналы, записные книжки? Мне даже ни разу не попалось на глаза ни одного рекламного листка, брошюры, открытки или другой бесполезной чепухи, на которую можно наткнуться практически в любом доме. Внезапно я понял, как, должно быть, были пусты и бессодержательны последние годы его жизни, несмотря на газетные вырезки и детективный роман.
Без всякого стука дверь открылась, и вошел домовладелец, мягко ступая в больших матерчатых шлепанцах. Я вздрогнул от неожиданности и слегка рассердился.
– Хотел напомнить вам, – проговорил он, – что у нас не полагается шуметь после одиннадцати. Ваш дядя обычно готовил в восемь тридцать утра и в пять вечера.
– Хорошо, хорошо, – ответил я быстро, собираясь добавить чего-нибудь саркастическое, когда мне пришла в голову одна мысль.
– Не хранил ли мой дядя что-нибудь в подвале, например, сундук или ящик?
С минуту он тупо смотрел на меня, потом покачал головой.
– Нет. Все, что у него было, находится здесь, – он обвел комнату своей большой рукой с толстыми пальцами.
– К
– Спасибо, – проговорил я, поворачиваясь к нему спиной. – Спокойной ночи.
Когда я обернулся, он все еще стоял в дверях, разглядывая комнату своими сонными глазами. Я снова обратил внимание на абсолютную бесцветность белков его глаз.
– Я вижу, вы передвинули мебель на то же место, где она стояла при вашем дяде, – заметил он.
– Да, стол стоял у стены, и я немного выдвинул его.
– И фотографию поставили назад, поверх буфета.
– Она что, там всегда стояла? – спросил я.
Он кивнул, еще раз осмотрел комнату, зевнул и повернулся, чтобы идти.
– Ну, – сказал он, – спокойного сна.
Последние слова прозвучали несколько ненатурально; он как будто произнес их с некоторым усилием. Потом, наконец, бесшумно закрыл за собой дверь. Я немедленно взял со стола ключ и запер ее – не собираюсь поощрять привычку входить без стука и совать нос в чужие дела.
Одиночество снова обрушилось на меня.
Итак, я расставил мебель в прежнем порядке и положил фотографию на старое место. Это открытие слегка напугало меня. Мне не хотелось спать в этой безобразной кровати с продавленной металлической сеткой. Но куда я еще мог пойти с сорока семью центами в кармане и моим полным отсутствием предприимчивости?
Внезапно я осознал, что веду себя глупо. Естественно, что мне немного не по себе. Каждый в столь странных обстоятельствах чувствовал бы то же самое. Не следует поддаваться унынию, ведь мне придется прожить в этой комнате еще некоторое время. Поэтому необходимо свыкнуться с окружающим.
Итак, я взял пачку газетных вырезок из комода и стал внимательно изучать их. Они охватывали период лет в двадцать или около того. Самые старые вырезки пожелтели и легко ломались. В них говорилось в основном про убийства. Я бегло пролистывал их, просматривая заголовки, иногда прочитывал несколько строчек там или здесь. Через некоторое время я углубился в сообщения про «Убийцу-Призрака», который убивал без всякой видимой причины. Его преступления напоминали те, которыми так и несхваченный Джек-Потрошитель ужасал Лондон в 1888 году, за исключением того, что среди его многочисленных жертв были не только женщины, но также мужчины и дети. Я смутно припоминал, что слышал несколько лет назад о двух случаях – всего их было семь или восемь. Теперь я узнал подробности, которые отнюдь не способствовали веселому расположению духа. Среди расследовавших более ранние случаи упоминалось имя моего дяди.
Эта пачка вырезок была самой толстой из всех. Все пачки были аккуратно разложены в определенном порядке, но я так и не смог обнаружить никаких пометок или комментариев, если не считать крохотного клочка бумаги с адресом: 2318, Робей Стрит. Это озадачило меня. Единственный адрес без какого-либо объяснения. Я решил, что когда-нибудь зайду туда.
Уже наступила ночь, и шедший снизу свет уличного фонаря ясно высвечивал пыль на оконном стекле. Через стены больше не доносилось никаких новых звуков, кроме низкого бормотания радио. За окном все так же монотонно жужжала неисправная неоновая трубка и слышалось пыхтение паровоза в отдалении. К своему облегчению, я обнаружил, что меня стал одолевать сон. Раздеваясь и складывая одежду на стул с непривычной для меня тщательностью, я поймал себя на мысли: а не складывал ли дядя свою одежду на стул таким же образом? Пиджак на спинку, брюки на сидение, ботинки с засунутыми в них носками на пол, рубашку и галстук поверх пиджака?