Настасья
Шрифт:
… В то утро отправился Иван на уток, погода вдруг улыбнулась, выглянуло солнышко, как будто лето вернулось. По своей тропе, ведущей через все болото к плавням, где у него была припрятана лодочка, Иван добрался до края топи, пробежал ивняком до берега, сел передохнуть в молодом березнячке, недалеко от бугра, за которым была припрятана лодка. Прикрыл глаза на минутку, подставляя лицо просыпающемуся солнышку,, но придремать не успел, кто-то встал перед ним, бросил плотную тень и сразу стало холодно.
– Ванька! Ты что ли? Живой никак?
И ван разом, хищным и ловким прыжком вскочил на ноги,
– Ты чего? Ваньк, с ума сошёл? Не узнаешь что-ли? Колька я, дружбана свое го не признал? Куда ты за ружье то?
Иван почувствовал такую боль в голове, как будто ему разнесли череп, он застонал, сел прямо на землю, сдавил виски, и на какое-то мгновение, он вдруг вспомнил…
Они сидели с Коляном на поваленном бревне, курили, Иван слушал сбивчивый Колькин рассказ, и что-то туманно и неявно всплывало в его сознании, принося боль.
– Так Татьянка, чего только не делала. И к батюшке, и к бабке Мотре, ведьмака наша, на краю села живёт, помнишь ее? Ко всем бегала. Никто ничего, ну и отпела она тебя через полгода. В прошлой неделе, короче. Ну и слегла. Плохо, говорят, в больницу, в райцентр увезли. А Алексашку тётка её увезла, в город. О как. А ты мотаешься тут, стыда у тебя нет, баба помрёт, глядишь. Ты чего, Ваньк?
Иван потихоньку приходил в себя, голова уже не так заходилась от боли, в глазах перестали мелькать огненные всполохи, он затушил папиросу, встал.
– Не знаю, что тебе сказать, Колян. Вроде я, а вроде и не я сейчас. Как нутро мне поменяли, честно, веришь? Я и лиц их не помню, вот вообще. Пойду я.
Николай вдруг взбеленился, толкнул его в плечо, точно как молодой петушок нападает в драке.
– Сволочь ты. Вон не знал, что ты сволочь такая. Рядом бы и срать не сел. Cyка.
Колян что-то ещё кричал, но Иван выгнал лодку, прыгнул в неё и, оттолкнувшись от топкого берега веслом, повёл её в узкий проток между камышами. Плавни, страшные, запутанные, как лабиринт, местами переходящие в болото, он знал, как свои пять пальцев.
…
Варвара подошла близко, обнюхала его лицо – быстро, жадно втягивая воздух, чисто собака, глянула в глаза. Потом отвела их, пробурчала что-то низко, утробно, отчаянно, отошла к печи, сняла чайник.
– Устал, милый. Сейчас чайку с травками, да в баньку. Сама попарю милого, да так, что усталость всю, как рукой снимет. Давай, садись за стол, я пирог испекла с грушами.
Иван глотнул чаю – такой только Варя заварить умела, терпкий, ароматный, крепкий. Три куска пирога и действительно подкрепили мужика, а когда жена, вся блестящая от пота и пара, прошлась по телу мужа огненным веничком , образ Коляна и ещё кого-то там, о котором он рассказывал растаяли, как облако.
Глава 6
– Глянь, Ванечка, живот у меня какой, не на семь месяцев тянет, на все девять. Это ты у меня богатырь, богатыря зародил во мне. Век тебе благодарна буду за такой подарочек. Любимый мой. Что ты смурной такой? Не заболел ли?
Варя сидела на кровати, откинувшись на подушку, и её огромный живот, казалось просто придавил ее,
– Нет, Варюша. Не болею, так, немного взгрустнулось. Вон погода какая, ни зима, ни осень, посредине. Вот и я посередине, ни туда, ни сюда.
Варя саданула в его сторону тёмным сполохом, с трудом встала, собрав свои широко расставленные ноги, взявшись за коленки руками, разогнулась со стоном.
– Ну ладно. Видишь я какая, в жизни в нашем роду женщины так трудно детей не носили, я первая. Пойду лягу на час, ты уж тут сам. Похозяйствуй…
Иван с облегчением вздохнул, оделся, чтоб идти к скотине, напялил шапку, и тут, у самой двери его догнала Настасья. Малышка потеребила его за штанину, вложила маленькую теплую ручку в его ладонь и потянула в сени, да так сильно, крепко потащила, вроде и не была крошкой, птичка-птичкой.
Иван послушно вышел за дочкой во двор, под проливным дождем, переходящим в снег они добежали до сарая, прячущегося между двумя холмами, покрытыми жухлой травой, спрятались под навесом между двумя копнами сена, до сих пор тёплого.
Иван посадил дочку повыше, заглянул в её светлое личико.
– Что хотела, маленькая? Важное чего?
Настасья уставилась Ивану в глаза, её взгляд был очень похож на взгляд матери, тянул душу, выматывая, вызывая оторопь и полузабытье, но в нем не было зла. Утонув в этом взгляде, Иван вдруг начал видеть картинки, как будто в диафильме, они менялись, мелькали, но все были знакомы, он их узнавал. И вдруг, как будто пелена спала с глаз, он все вспомнил. Настасья довольно покачала головой, шепнула.
– Ты иди, дядя Иван, домой. Я тебе тропку покажу, я ее только знаю. А то по дороге мамка догонит, а ту, мою она не знает. Пошли.
Настасья спрыгнула вниз, снова сунула ладошку в руку Ивана, и уже через минут двадцать, они нырнули в побуревшую осоку, пробежали вдоль болота и свернули в топь, в самое её сердце. У Ивана захолонуло сердце, но он не стал сопротивляться, страх покинул его.
– Смотри, дядь Ваня, вот она тропка. Узенькая, не сверни. Дойдёшь до дома, дверь запри, два дня не выходи, Богу молись. А там наладится все. Иди.
Иван прошёл пару шагов, обернулся посмотреть на девочку, но её уже не было на тропинке, как будто растаяла в тумане.
Дом Ивана выглядел совершенно брошенным, даже палисадник зарос цыганкой по самые окна, полуоткрытые ставни и калитку увила повилика, сейчас уже жухлая, чёрная. Иван зашёл в ледяные сени, задумчиво потрогал маленький деревянный паровозик, забытый на лавке и вдруг остро и больно понял – только он может спасти их с Татьянкой почти загубленную жизнь. И он это сделает.