Настоящая фантастика - 2009
Шрифт:
Если они не умеют восстанавливать прану, то их хватает ненадолго. Про писателя начинают говорить «исписался», политик быстро теряет популярность, певец сходит со сцены, дело бизнесмена гибнет под натиском конкурентов. Но есть те, кто открыл для себя рецепт ее восстановления. Он не очень сложен. Сложно поверить в его действенность, но если это удалось…
Очередной пинок.
— Что, улыбаешься? Видишь, тебе уже доставляет удовольствие подчиняться. Не так ли? Тебе это нравится? Ну-ка, скажи…
— Да, нравится.
— Ну вот, еще один шаг в правильном направлении.
Рецепт восстановления
Кай подумал, что кривопальцему он его никогда не скажет. Сейчас у него, для того чтобы объяснить все как надо, просто не хватит сил. В данный момент он способен только на то, чтобы лежать, принимать удары, если это понадобится плакать и поддакивать своему мучителю. И ждать определенного знака. Потом у него праны хватит на что угодно, он вновь станет самим собой, обретет свободу.
А пока он должен получать удары и ждать. Ждать.
Рано или поздно на краю свалки появится Герда. Может, это будет не она а, к примеру, Блог, бывший карлик, которому он некогда дал деньги на герминскую панацею, чудесным образом увеличивающую рост. В общем, это будет кто-то из его друзей, сумевших обмануть людей в черном. Как они это сделают, он не знает. Да и не желает знать. Главное, они появятся. Сумеют. Прорвутся. Обманут стражей. Подадут ему определенный знак. Сигнал, что кто-то нуждается в помощи. Отчаянно нуждается!
Этого будет достаточно, поскольку основным компонентом рецепта восстановления праны является готовность прийти на помощь человеку, оказавшемуся в бедственном положении.
Без колебаний и раздумий. Просто встать, пойти и помочь.
Александр Силецкий
МАЛЮТА
Утро выдалось на редкость хмурым. Я едва смог оторвать голову от подушки, чтоб мельком посмотреть в окно. Дым из трубы над заводским корпусом, изгибаясь черно-белой петлей, застилал лозунг на крыше.
«МЫ ПРИДЕМ…» — алело, как на параде, «К ПОБЕДЕ» — едва проглядывало сквозь сизоватую мглу, и уже на другом конце дома выглядывало из черного шлейфа слово «ТРУДА…» А из головы все не шел дурацкий сон, приснившийся мне этой ночью.
И вправду, очень странный сон…
Я проснулся с тяжелой головой, словно вечером напился, и было такое чувство, будто я вовсе и не спал в эту ночь, будто всю ночь я где-то пробродил, проколобродил — а где, и не припомню теперь, — отчего-то без удержу смеялся, потом зло грустил, короче, вел себя недостойно и глупо, и виной всему — небольшое письмецо, подсунутое кем-то под дверь моей квартиры.
Во сне человек если что вдруг и читает, то обычно сущую бессмыслицу. Чаще же он вообще не в силах вникнуть в текст — вертит себе перед глазами некое издание или написанную от руки страницу, а буквы пакостно сливаются друг с другом либо исчезают вовсе, если попытаешься хоть как-то разобраться в них. И остается одно впечатление, что читал очень интересное и важное, но только — впечатление, на деле же — сплошной самообман.
Со мной, однако, все случилось по-иному.
Словно наяву, я ощутил тогда в своих руках прохладный, белый, упругий конверт. Затрудняюсь сказать точно, был ли он новым действительно или его белизна явилась плодом моих сонных иллюзий. Не знаю, но точно помню, что держал в руках большой конверт, на котором косым, грубым почерком, старинными буквами и через «ять», было написано мое имя: «Андрею Своромееву» — и только. И никакого адреса, ни штемпеля, ни марки я не углядел.
Как обычно происходит в наших снах, я ничуть не удивился этому посланию: я просто вскрыл конверт и извлек из него желтый, ветхий лист. В отличие от самого конверта он был, безусловно, очень старым, и опять это меня тогда ничуть не удивило. Я развернул послание и принялся читать.
Составлено письмо было старинным слогом и весьма коряво, так что в памяти моей остался только общий смысл написанного:
«Малюта — помнишь Малюту? — шлет тебе свое благодарение за хлеб-соль и за водку, коими ты потчевал с любезностью и щедро. Малюта помнит добрые дела? сам когда-нибудь порадуешься: „Ай да Малюта, ай да молодец!“ Ты разумный человек и деловой к тому же, ты помог мне словом, и было оно лучше золотого подношения. Небось, и сам не ведаешь, как, схоронив меня от недругов моги, помог мне в тяжкую годину собрать рать опричную — благословит тебя Господь за это! А в долгу я оставаться не привычен: шлю тебе пятьсот рублёв серебром, денежки немалые. И беги ты с ними за кордоны, подале, где бы зла на тебя никто не имел. А зло-то будет пребольшое, уж поверь мне, и тебя оно коснется, и всех нас. Уезжай из родимых мест в места незнакомые и вспоминай Малюту — всю вашу вину он в себе затаить».
Помню, я не воспротивился в душе письму, я словно ждал его, и оно пришло, и все казалось тогда естественным и понятным.
Я сложил листок и спрятал в конверт, а конверт… ну, хоть убей, запамятовал начисто, куда же его дел, осталось только в голове: было письмо, никуда не пропало. Ведь еще во сне забыл — пойди-ка вспомни наяву!
Вот эдакий буквальный вздор привиделся мне нынешней ночью…
Я, конечно, человек отнюдь не суеверный, разных там примет и вещих снов не признаю. Тем не менее проснулся поутру с тяжелой головой, и было мне слегка не по себе, как будто я и впрямь всю ночь творил дела не больно-то достойные, заплечно-злые…
Я поднялся нехотя с постели и взглянул на часы. Они показывали шесть утра, хотя за окном уже вовсю светило солнце, и улица гудела и хрипела, как сто тысяч разболтавшихся водопроводных кранов. Да, часы показывали только шесть утра, а ведь известно: в зимние дни городская жизнь начинает нервно суетиться не как летом — много позже.
«Значит, часы встали», — решил я.
Я подошел к телефону и набрал номер.
«Одиннадцать часов ровно», — сообщила трубка, уверенно и отстраненно.
Одиннадцать, вот так-так! «У всех нормальных людей скоро начнется обед, — подумал я, — и на работу, стало быть, идти резона никакого нет — проспал я здорово».
Начальство у меня на этот счет своеобразное, бедовое: уж лучше вовсе не явиться, а потом наврать с три короба про разные вселенские причины, чем невинно опоздать на несколько минут.
«Ну, что ж, — решил я, — и пускай! Тогда займемся личными делами».
Я оделся, протопал на кухню и там обнаружил, что завтракать мне нечем: холодильник совершенно пуст, и хлеба в шкафчике ни крошки, а тупое питие пустого чая, хоть и с сахаром, не слишком вдохновляло.