Настоящая крепость
Шрифт:
– Дети мои, - начал он глубоким, звучным голосом, - нам не дано жить в спокойные времена. Если, конечно, у вас нет несколько иного определения "спокойного", чем я смог найти в любом из моих словарей!
Его улыбка стала шире, и глубокий шепот веселья - почти, но не совсем смех - пронесся по церкви. Он дорожил этим, но затем позволил своей улыбке исчезнуть, сменившись более мрачным выражением лица, и покачал головой.
– Нет, - сказал он тогда.
– Не спокойные. Не мирные. И настолько пугающие. И давайте будем честны друг с другом, дети мои. Это пугающие времена, и не только для нас самих. Какой отец не старается изо всех сил, чтобы его дети были сыты и в безопасности? Какая мать не отдаст все, что у нее есть, чтобы уберечь своих детей от вреда? Чтобы прогнать тени кошмара и дурного сна? Чтобы залечить все душевные раны,
Тишина в церкви была глубокой, и он медленно повернул голову, окидывая взглядом прихожан, вступая в прямой контакт с как можно большим количеством других глаз.
– Задача Матери-Церкви также состоит в том, чтобы уберечь всех своих детей от вреда, - сказал он им.
– Мать-Церковь - это крепость детей Божьих, воздвигнутая и поставленная архангелами, чтобы быть Божьим слугой в мире, утвержденным как великий учитель для своего народа. И поэтому во времена опасности - во времена эпидемии, смуты, шторма, пожара и землетрясения... и войны - дети Божьи обращаются к Святой Церкви Божьей, как ребенок ищет объятий своего отца во время бури, объятий своей матери, когда кошмар правит его ночью. Она - наш дом, наше убежище, наш пробный камень в мире, слишком часто искаженном насилием, жестокостью и амбициями людей. Как говорит нам сама Святая Бедар, она - великий светильник, установленный высоко на холме, освещающий всех нас, поскольку она освещает каждый дюйм Божьего творения отражением Его святого Света.
Он снова сделал паузу, чувствуя их, чувствуя тяжесть в их глазах, когда его слова нахлынули на них, и глубоко вздохнул.
– Это одно из тех времен смятения и войны, - тихо сказал он.
– В наше княжество вторглись. Наш князь лежит убитый, и его сын и наследник вместе с ним. Мы были оккупированы иностранной армией, и духовенство чужой церкви - раскольнической церкви, отделившейся и обособившейся от Матери-Церкви, находящейся в состоянии войны с Матерью-Церковью - пришло к нам с пугающими, еретическими словами. Тысячи наших отцов, сыновей и братьев были убиты в битве при проливе Даркос или пали в бою здесь, защищая свою собственную землю, свои собственные дома. И когда мы смотрим на эту волну катастроф, на эту барабанную дробь бедствий, мы взываем к Богу, к архангелам - к Матери-Церкви - ища обещанного руководства и защиты, умоляя о внутреннем озарении, которое приведет всех нас к Свету посреди такой Тьмы. Позвольте нам разобраться в этом хаосе и каким-то образом найти голос Бога среди грома.
– Я знаю, что в этом княжестве, в этом самом городе есть много людей, которые призывают нас подняться в справедливом сопротивлении, бросая вызов окружающим нас иностранным мечам и штыкам. Сбросить цепи и бесчестье угнетения. И я знаю, что многие из вас, дети мои, раздираемы, напуганы и сбиты с толку зрелищем того, как собственное священство Матери-Церкви раскалывается, распадается на противоположные фракции. На фракции, осуждаемые - и осуждающие друг друга - как предатели, еретики, отступники. "Богохульник!" - кричат одни, и другие отвечают "Растлитель невинности!", и когда пастухи нападают друг на друга, где овцы найдут истину?
Он разжал руки и очень, очень нежно, благоговейно погладил огромную книгу, лежащую перед ним закрытой.
– Вот, дети мои.
Он говорил так тихо, что тем, кто находился дальше всех от кафедры, приходилось напрягаться, чтобы расслышать его, но все равно его великолепно натренированный голос звучал отчетливо.
– Здесь, - повторил он.
– В этой Книге. В слове Самого Бога и архангелов, которых Он послал в Свой мир, чтобы совершать Свою работу и нести нам Свой Закон. Вот где мы найдем истину.
– И все же, - его голос немного окреп, немного прибавил властности, - как и предупреждал нас сам Лэнгхорн, правду не всегда приятно слышать. Истина не всегда приходит к нам в том обличье, которое мы бы предпочли. Она не всегда говорит нам о том, что мы были правы, что, должно быть, ошибся кто-то другой, и она не всегда безопасна. Она требует многого и не терпит самообмана. Если мы упадем с дерева, истиной может быть ушиб, или растяжение, или перелом конечности... или шеи. Если мы не прислушиваемся к слову Божьему в мирное время, если мы игнорируем Его
Тишина была такой же глубокой, такой же внимательной, как всегда, но она тоже изменилась. Она была... жестче, напряженнее. Он был осмотрителен и насторожен, затаив дыхание, как будто люди, стоявшие за этой тишиной, знали, что он собирается сказать что-то, чего ему никогда раньше не разрешали говорить.
– Святая Бедар говорит нам в сегодняшнем Священном Писании, что Мать-Церковь не является слугой Человека. Что она не должна быть извращена и использована для тщеславных, продажных амбиций этого мира. Что она должна быть сохранена без единого пятнышка или порока. Мы не хотим верить, что она когда-либо могла быть кем-то другим. Что Бог когда-либо позволит Своей Церкви впасть во зло. Позволит Его великому светильнику стать источником не света, а Тьмы. Мы кричим в гневе, если кто-нибудь осмеливается сказать нам, что наши желания напрасны. Мы клеймим тех, кто говорит нам, что такие вещи могут случиться с Матерью-Церковью, всеми мерзкими ярлыками, которые мы можем придумать - богохульник, еретик, отступник, отлученный от церкви, проклятый Богом, слуга Тьмы, отродье Шан-вей, дитя зла... список можно продолжать вечно. И все же, как бы это ни огорчало меня, как бы горько ни плакало мое сердце внутри меня, это не "еретики" лгали нам. Не Церковь Чариса стала служанкой Шан-вей.
– Это Мать-Церковь.
Глубокий, хриплый, невнятный звук протеста прокатился по собранию. Он был пронзителен, наполнен болью, и все же никто из слушавших его не нашел слов, чтобы придать этому протесту содержание и форму. Никто не закричал в ответ. И эта неудача, тот факт, что протест был зачаточным, неоформленным - крик горя, а не отрицания - многое рассказал Тиману Хаскансу об овцах его стада.
Слезы жгли его глаза, когда он чувствовал противоречивые волны, захлестывающие сердца его прихожан. Когда он осознал их печаль, страх не просто перед тем, что он уже изложил перед ними, но и перед тем, что, как они чувствовали, еще впереди, и глубокий душевный страх, который был предвестником принятия.
– Я не единственный из священников Матери-Церкви, кто жаждал воззвать против ее угнетения, - сказал он им.
– Не единственный из ее любящих детей, чьи глаза видели, как разложение растет и гноится в самом ее сердце. Нас больше, чем вы, возможно, когда-либо догадывались, и все же нам было приказано хранить молчание. Чтобы никому не говорить, что мы видели, как растут пятна, дымоход ее лампы покрылся грязью. Притворяться, что мы не видели, как мирская власть, богатство, пышность и светская слава князей становятся более важными для тех, кому поручено сохранять ее в безопасности и чистоте, чем их собственный долг перед Богом и архангелами.
Его голос повысился, постепенно набирая силу, тронутый обличительной силой провидца, и его темные глаза вспыхнули.
– Нам было велено - мне было велено - молчать обо всех этих вещах, но я больше не буду молчать. Я открою рот и скажу вам, да. Да! Дети мои, я видел все это, и мои глаза, обострившиеся от горя и разочарования, утратили иллюзии. Я видел зло, скрывающееся под маской справедливости Матери-Церкви. Я видел людей, призванных к оранжевому, которые отвернулись от истинного послания Божьего, отдали свои сердца не Богу, а своей собственной власти и амбициям. Я видел ее пленение, и слышал ее крики о помощи, и горевал о ее неволе в темные ночные часы, как и другие, и наши сердца тяжелы, как камни, ибо если она может дать приют разложению, то, несомненно, все может. Если она не является доказательством против зла, тогда, конечно, ничего нет, и у нас нет надежды. Никакой помощи нам, ибо мы не выполнили великого поручения святой Бедар, и собственная Божья Церковь была осквернена. Сама Мать-Церковь стала вратами зла, порталом для темного яда души Шан-вей, и мы - мы, дети мои!
– те, кто позволил произойти этому ужасному, ужасному превращению. Своим молчанием, своим согласием, своей трусостью мы стали сообщниками ее осквернителей и ни на секунду не сомневаемся, что в конце концов нас призовут к ответу за наши самые тяжкие ошибки!