Настоящая любовь
Шрифт:
Герейнт, граф Уиверн, был строен, элегантен и безукоризнен. Он снял плащ и положил рядом с собою на скамью. К его ботинкам, казалось, не пристало ни пылинки. Он легко вел беседу, хотя Марджед догадалась, что он, как все, чувствует неудобство, только скрывает его лучше. Юрвин же никогда, видимо, не испытывал потребности поддерживать разговор. Он говорил только тогда, когда хотел что-то сказать, хотя и не был замкнутым человеком. Герейнт пил чай бесшумно.
Марджед пришла к выводу, что он, несомненно, самый красивый и самый привлекательный мужчина из всех, кого она знает. И эта мысль ее злила. Если бы его жизнь
Да, с раздражением признала она, не в силах кривить душой. Еще ребенком, худеньким, оборванным, часто грязным сорванцом, он был красив. В шестнадцать лет она влюбилась в его красоту. Больше просто нечего было любить. Теперь она стала на десять лет старше. На десять лет умнее. Одной красотой ее не соблазнишь.
И Бог свидетель, у нее было достаточно причин ненавидеть этого красавца.
Он поднялся, чтобы уйти, кивнул старшим женщинам, поблагодарил их за чай и повернулся к ней, велев взглядом и всем своим аристократическим видом проводить его. Взял со скамьи плащ и цилиндр.
Она шла с ним к воротам молча, вздернув подбородок. Пусть он владеет землей, по которой они идут, пусть даже через несколько лет он выдворит ее отсюда (так и случится, если рента и дальше будет расти, а цены падать), но сейчас это ее земля. Она работала на ней. До седьмого пота, до мозолей на руках.
Он распахнул ворота и вышел на тропу. Закрывая за собой ворота, он повернулся к ней и посмотрел прямо в глаза. Она не отвела взгляд.
– Мне жаль, что твой муж умер, Марджед, – сказал он. – Но ты, как видно, прекрасно справляешься сама.
Что-то в ней оборвалось. Она откинула голову и зло посмотрела на него.
– Ах, вам жаль, – проговорила она почти шепотом, но ярость нельзя было скрыть. Ее глаза метали молнии. – Вам жаль! Можете забрать свою жалость, Герейнт Пендерин, и засунуть ее себе в глотку. Убирайтесь отсюда. Я заплатила ренту, и эта ферма моя до следующего года. Убирайтесь. Здесь вам не рады.
На секунду он растерялся. Но не стал отвечать тем же. А ей очень хотелось сразиться, хотя в этой битве ее могло ждать только поражение. Он, как настоящий джентльмен, сохранял невозмутимость.
– Знаю, Марджед, – тихо произнес он. – Я понял это с самого начала.
Он надел цилиндр, отчего стал еще более элегантным, и зашагал прочь. Она смотрела вслед удалявшейся фигуре, и ее одолевал зуд бросить ему в спину несколько отборных ругательств. Она знала некоторые, несмотря на то что воспитывалась в доме священника и регулярно ходила в церковь. Лучше бы, конечно, швырнуть не ругательства, а кое-что потяжелее, но под рукой ничего не оказалось. Кроме того, она бы упала в собственных глазах, если бы принялась визгливо кричать или швырять камни.
Она не жалела, что сорвалась. Если он настолько толстокожий, что ничего не понял, пока сидел у них в доме, то теперь он все знает. И будет держаться подальше от нее и Тайгуина.
Она старалась не думать о том, что Тайгуин принадлежит ему и что день выплаты ренты приближается все быстрее.
Это был первый и самый неудачный визит из тех, что Герейнт нанес своим фермерам-арендаторам в последующие дни. Неудачный в том смысле, что Марджед когда-то была его другом и чуть не стала возлюбленной, а теперь как будто безмерно его ненавидела. Не то чтобы он сомневался в ее ненависти. Ее неожиданная вспышка, когда он, покидая Тайгуин, попытался выразить сочувствие и сделать ей комплимент, рассеяла все сомнения, если таковые и были. Она ненавидела его.
Другие фермеры держались с ним вежливо. Некоторые чуть ли не дружески – чета Вильямсов, например. Их дочь тоже, по-прежнему хорошенькая, по-прежнему робкая и по-прежнему незамужняя. Сирис Вильямс налила ему чаю, но так и не сумела вступить в беседу, а лишь односложно отвечала на его вопросы, правда, при этом она мило улыбалась. Он запомнил каждую добрую улыбку, которой его одарили. Большинство селян, которых он посетил, держались с ним вежливо, и не больше. А за вежливостью некоторых он почувствовал скрытую враждебность.
Последние несколько лет, видимо, выдались не слишком удачными для фермеров. Было много дождей, что сказалось на урожае. Цены упали почти на все фермерские продукты. Несколько фермеров рассказали ему, что им, как и Марджед, пришлось уменьшить стадо. Ясно, что процветанием здесь и не пахло. Герейнт почувствовал угрызения совести, что устранился от дел своего поместья Тегфан. Назначив управляющим вполне надежного, как ему показалось, человека, он постарался забыть об этом месте и обо всем, что с ним связано. Но ему хотя бы следовало знакомиться с отчетами из Тегфана. Ему хотя бы следовало знать, что его фермеры бьются из последних сил. Вряд ли он мог теперь обвинять их, что они относятся к нему с обидой: он приехал неожиданно, хорошо одетый, благополучный, явно не знающий, что такое денежные затруднения.
Кроме того, у него не осталось и следа от той наивности, которой он был полон десять лет назад. Тогда, в прошлом, он ожидал, что когда явится домой, то все порадуются вместе с ним счастливому повороту в его судьбе. Все произошло как в сказке: прожив двенадцать лет нищим оборванцем, он вдруг оказался законным наследником графского титула и трех огромных поместий – хотя его мать, разумеется, всегда велела ему брать с нее пример, ходить с высоко поднятой головой, потому что она вышла замуж за его отца, сына графа, незадолго до его гибели, пусть у нее и не было доказательств и никто ей не верил. В сказках люди всегда радовались удаче счастливчиков вроде Золушки. Теперь-то он знал, что в реальной жизни так не бывает. Он знал, что его люди будут относиться к нему с недоверием именно из-за того, что он тот, кто есть.
Проходили дни, и он нехотя пришел к выводу, что в Тегфане придется задержаться. Вспомнил о Лондоне – с приближением весны там начнется сезон головокружительных светских развлечений. Но в этом году друзья обойдутся без него. Ему нужно остаться в Уэльсе и убедить своих людей, что он им не враг и вовсе не был высокомерен по отношению к ним, потому что вознесся так высоко. Он собирался выяснить истинное положение дел на фермах, которые теперь стали его собственностью. Сделать это будет нетрудно. О своих других поместьях он знал все до мелочей и пользовался репутацией справедливого, покладистого хозяина, как он полагал. В Англии среди фермеров-арендаторов у него были по-настоящему хорошие друзья.