Настоящие мужики детей не бросают
Шрифт:
— О чем ты думаешь? — с беспокойством спрашивал ее Смирнов.
— Так, ни о чем, — отвечала, не отрываясь от окна.
— Ты не заболела?
— Наверное.
— Простуда?
— Давай уедем в Израиль?
Он несколько секунд молчал, глядя на нее.
— Ты что, еврейка?
Она смутилась и кивнула:
— По матери. Отец-то русский, меня и записали русской, а я съезжу в Красновишерск, возьму ее свидетельство о рождении, о браке и поедем, поживем там, а потом двинем во Францию. Тебя же в «Эле» напечатали, фоторепортером ты запросто устроишься, а я попробую фотомоделью или еще кем-нибудь. Вернуться всегда успеем. Пока молодые, надо мир посмотреть. Как тебе моя болезнь?
Ее глаза сверкали таким блеском, что он
— Хорошая болезнь, но мне вообще-то здесь нравится, — сказал Сан Саныч.
— Поняла, — грустно вздохнула она и стала снова смотреть в окно.
А потом он нашел у нее под подушкой учебник английского языка.
— Ты что, решила учиться? — удивился он.
— Пока не знаю, но английский никогда не помешает. Как считаешь?
Сан Саныч оказался для нее удобным трамплином для прыжка. Она сразу это поняла, едва с ним познакомилась. Он накупил для нее много нарядов, создал тепличные условия для роста, сделал ее популярной, и Александра времени зря не теряла: выучила английский, расширила кругозор, оперилась, выждав момент для прыжка. Точно она наперед знала: рано или поздно, но ее счастливый миг придет. И когда он настал, она его не упустила.
— Творец не создан для блаженства, — с онегинской мрачной миной отвечал фотограф всем, кто пробовал его утешить после того, как Александра его бросила.
Сан Саныч отшучивался, хотя бегство жены принесло ему столь сильную боль, какую он никогда до той поры не испытывал. Со временем рана затянулась, Смирнов понял, что вернуть возлюбленную не удастся, однако судьба сына продолжала его тревожить. Фотограф за короткое время супружеской жизни хорошо проведал легкомысленный характер молодой женушки, знал, что ребенок станет ей помехой, и, собираясь в Москву, верил, что стоит ему объявиться, как она без пререканий отдаст ему Сашку. Именно это твердое убеждение, а еще слухи о ее отъезде за границу и заставили его взять отпуск и отправиться на розыски сына.
Теперь у него в запасе еще оставалось три недели, за этот срок можно было договориться с Ниной о совместном воспитании Саши, чтобы он мог с ней или без нее приезжать к нему, подолгу гостить, особенно в летнее время, да и сам фотограф имел возможность чаще выбираться в Москву, его изредка приглашали на выставки, не говоря уже о более тесном сотрудничестве с московскими журналами. И все оборвалось из-за этой глупой нелепости: его схожести с маньяком. Не будь ее, капитану не за что было бы зацепиться. То ли и вправду все это случайность, то ли сама судьба противилась его сближению с Ниной и сыном.
Он вспомнил, что забыл уложить в сумку щетку и мыльницу, двинулся в ванную, забрал их, но мыла в футляре не оказалось, они давно с Денисом его измылили. Сан Саныч открыл ванный шкафчик с зеркалом, висевший на стене, в надежде найти небольшой обмылок, на сутки, ему больше и не надо, и вдруг увидел лежавший там скальпель с засохшими капельками крови на лезвии и рядом грязный бинт. Морозов хоть и жил один, но чистоту любил, никогда не оставлял на ночь мусор в доме и грязную посуду в раковине, каждая вещь у него лежала на своем месте. Слесарные инструменты в старом портфеле под ванной, обувь в обувной тумбе, медикаменты в аптечке, ножницы, клей, кусочки кожи, сапожная дратва с толстой иглой и другие порой необходимые в быту вещи хранились также в специальном ящичке, и бросить грязный бинт с окровавленным скальпелем в ванный шкафчик он никак не мог, не в его привычках, а значит, это сделал кто-то другой. И причем недавно, иначе, заметив такой непорядок, Денис все бы исправил. И скорее всего, тот, кто похитил негативы, больше некому. Но для чего маньяк это сделал? Чтобы подставить Смирнова? Тогда, выходит, он знал, что его арестовали, знал, что Морозов на работе, и безбоязненно вошел, забрал негативы, на всякий случай все, ибо некогда было просматривать, отбирать, аккуратно
Этот вывод ошарашил настолько, что Смирнов даже обжег спичкой руку: он намеревался перед дорожкой попить чайку и хотел зажечь газовую конфорку.
— А как он мог узнать о моем аресте? — вслух спросил самого себя Сан Саныч. — Как?!
Его увезли в десять, затолкали в камеру, где он промерз до утра. Конечно, вся операция имела в своих кругах огласку. Те омоновцы, кто выезжал на операцию, знали, кого надо брать. Слухи поползли лишь сейчас, а вечером они вряд ли могли широко распространиться. Значит, маньяк каким-то образом имеет доступ к этой информации. Свои отпечатки со скальпеля маньяк, скорее всего, стер, но каплю крови оставил, чтобы улика была стопроцентной.
— Хитер, сукин сын! — снова выговорил вслух Смирнов.
Он хотел уже кинуться к телефону, чтобы позвонить Климову и поделиться этими блестящими догадками, но вовремя себя окоротил.
Тогда придется рассказать о скальпеле и бинте, которые фотограф нашел, капитан непременно примчится, а имея такие улики на руках, великий сыщик подвергнется страшному искушению, и Сан Саныч не даст голову на отсечение, что тот не воспользуется ими для укрепления собственной карьеры.
Он сунул скальпель и бинт в полиэтиленовый пакет, чтобы выбросить по дороге. Денису эти сувениры не нужны, а пинкертон Климов пусть до всего доходит сам.
Смирнов хотел позвонить Нине, чтобы объяснить причину своего внезапного отъезда, но, набрав три первые цифры, положил трубку. Сейчас у него не наберется столько мудрых слов, чтобы лихо ей соврать и придумать ловкий повод для своего бегства. А он сбегал.
Проверяя документы, за обложкой паспорта он обнаружил телефон Семена Евсеевича Кугеля, адвоката жены. Это он вместо нее приезжал в Нижнюю Курью на бракоразводный процесс и довольно лихо отвел все претензии и недоумения Смирнова, добившись без проволочек расторжения брака.
После суда Сан Саныч попросил адрес жены, заявив, что он имеет право видеться с сыном. Кугель заулыбался, закивал, уверяя, что в этом со стороны бывшей супруги никаких препятствий не возникнет, но в данный момент постоянного места жительства госпожа Смирнова не имеет, ибо как раз переезжает на другую квартиру, а этого адреса у него еще нет, но Сан Саныч может записать его рабочий телефон.
— Вы позвоните мне через недельку, нет, через полторы недели, и я продиктую вам телефон и адрес Александры Александровны, — ласково прожурчал он. — Она всегда с большим теплом вспоминала о вас! И знаете, даже иногда жалела, что сбежала из вашего уютного гнездышка! Но женщины всегда так переменчивы в своих желаниях и порой так легкомысленны! И так потом горько жалеют о содеянном!
— Зачем же вы нас развели? — еле сдерживая подступившие к горлу слезы, выговорил Сан Саныч.
— Это не я вас! — дружелюбно рассмеялся Кугель. — Это матушка-судьба! А против нее все мы бессильны!
Фотограф честно через полторы недели позвонил Семену Евсеевичу. Но его не оказалось на месте, как, впрочем, и сорок два следующих раза, когда Сан Саныч терпеливо добивался своего права видеться с сыном. То он только что вышел, то отошел, то говорит с клиентом и прервать адвоката совершенно невозможно, то заболел, то уехал в командировку, наконец, его позвали, но тут разъединилась связь, а в следующий раз оказалось, что господин адвокат забыл дома записную книжку, затем госпожа Смирнова снова переезжала на новую квартиру, и адвокат опять просил позвонить ему через недельку, нет, лучше через полторы. А потом у Сан Саныча пропал телефон Кугеля. Исчез, испарился, ибо фотограф вовремя не переписал его в записную книжку. И вот злополучный номер нашелся.