Настоящие мужики детей не бросают

Романов Владислав Иванович

— Почему ты вчера не попрощался со мной? — упрекнул его сын.

— Я не хотел тебя будить, только и всего.

— А я потом тосковал по тебе!

— Но мы же встретились!

Они двинулись в глубь парка. Стоял чудесный солнечный день, морозный, чистый, снежок хрустел под ногами, и злой ветерок совсем не чувствовался. Саша, радостно подпрыгивая, побежал вперед по дорожке, оставив родителей наедине.

— Вы что-то хотели мне рассказать?

— Да, я хотела… — Нина осеклась, потому что язык не поворачивался сообщить о тех новостях, которые она узнала от директрисы. — Климов затевает какую-то подлую каверзу против вас, от него всего можно ждать,

тем более что я отказалась с ним общаться, и теперь он выместит все зло на вас!

— Я знаю о его подлых планах, — усмехнувшись, кивнул Сан Саныч. — Я хотел уехать, даже договорился с проводницей, сел в вагон, но выскочил уже на ходу. Мне вдруг показалось, что Саша не простит мне такого отъезда и не станет слушать мои объяснения по телефону. Дети в этом возрасте очень ранимы, а обида может так покалечить их психику, что потом никакие психоаналитики не вылечат от этого невроза. Мой школьный приятель, ставший убийцей в девятнадцать лет, признавался мне, когда мы сидели с ним за одной партой, что стал всех ненавидеть из-за того, что мать прижгла ему окурком папиросы ладонь. Эта обида, ощущение, что его бросили, возможно, не сделает его убийцей, но и добрее он не станет. А доброта — единственная добродетель, которая закладывается и передается только родителями. Без нее же человека нет. Так мне кажется…

Нина несколько раз кивнула головой, соглашаясь со всем, о чем Смирнов говорил.

— Но вы подвергаете себя опасности!

— Не больше, чем любой человек, расхаживающий сегодня по улицам, где взрывают и расстреливают в упор.

Погуляв, они зашли в небольшое кафе рядом со станцией метро «Измайловская», выпили горячего кофе с пирожными, а фотограф заказал себе и Нине по бокалу шампанского. Синяк под глазом уже проходил, и, приглядевшись к Смирнову, она вдруг обнаружила, что у него красивые темно-зеленые глаза и длинные пушистые ресницы, как у девчонки. Только нос, как у Сирано де Бержерака, хотя он вовсе не портил его лицо, наоборот, придавал ему особый шарм.

— У вас есть где жить? — спросила Нина.

— Да, все нормально.

— А с деньгами?

— Не беспокойтесь, все в порядке.

— Сан Саныч, запишите мой рабочий телефон, — смущаясь, неожиданно проговорила Асеева, — хотя соединиться подчас бывает нелегко, я часто сижу как переводчица на переговорах, и с них не сорвешься, но всегда можно оставить сообщение, если вдруг возникнет такая срочность… — Она вдруг смутилась, выговорив последние слова.

Смирнов записал. Он смотрел и не мог оторвать восхищенных глаз от Нины. Позавчера, когда он пришел в первый раз к ней в дом, фотограф больше думал о сыне, о том, как безболезненнее найти контакт, наладить отношения, совсем не помышляя об амурных стрелах. Лишь в конце того вечера между ними внезапно вспыхнула вольтова дуга стойкой симпатии, однако до тех нежных чувств, что воспевал с незапамятных пор Овидий Назон, было еще далеко. Ныне же Сан Саныч смотрел на Нину по-особенному и видел в ней не столько приемную мать своего сына, сколько красивую женщину, от одного взгляда на которую можно потерять голову. И постепенно ее терял, отпуская рискованные шуточки, строил гримасы, замечая радостный блеск в глазах Нины, который его еще больше подбадривал.

Ненароком Смирнов коснулся ее руки, и она ее не отдернула, точно поощряя такие смелые прикосновения.

— А на выставку мы сегодня пойдем? — доев пирожное и допив бутылку кока-колы, с беспокойством спросил Саша. — По парку мне больше не хочется гулять.

Взрослые переглянулись между собой и рассмеялись.

— Сегодня

уже поздно, а вот в следующее воскресенье пойдем обязательно, — пообещала Асеева.

Они расстались в метро, хотя Нина и зазывала Сан Саныча на ужин, но он помялся, не зная, как поступить. Ему тоже не хотелось расставаться, и Смирнов хотел уже кивнуть, согласиться, однако вслух выговорил совсем другое.

— Да нет, я обещал к тетке заехать, она у меня старая, а бабушек обижать нельзя, — улыбнулся он. — Я позвоню…

Он снова пристально взглянул на Нину, и та смущенно отвела взгляд.

Асеева поначалу даже обиделась вместе с Сашкой: Сан Саныч мог хотя бы проводить их. Она пожалела его, ни словом не обмолвилась о том, что сын не его, не хотела расстраивать Сан Саныча, да и при Сашке затевать этот разговор не хотелось, но, подойдя к дому и заметив «Жигули», в которых, карауля их, сидели Климов и старший лейтенант Кравец, по достоинству оценила прозорливость фотографа, чудом избежавшего скорого ареста и расправы.

Увидев Нину, капитан вышел, вразвалочку подошел к ним, сверля обоих подозрительным взглядом.

— Ну что, погулял с папой? — улыбаясь и присев на корточки, спросил у Саши оперативник.

— Саша, молчи! — попробовала предупредить сына Асеева, но опоздала.

— Погулял… — еле слышно прошептал он.

— Что ж, очень хорошо! — Климов поднялся, бросил насмешливый взгляд на Нину.

— Я вас предупреждаю, гражданка Асеева, об уголовной ответственности за укрывательство и недонесение об особо опасном преступнике, — холодно проговорил сыщик. — Кстати, статейка предусматривает и срок, так что эти игры однажды могут обернуться трагедией…

Нина, не скрывая презрения, смотрела на Климова:

— А я-то сначала подумала, что вы и есть тот бесстрашный и благородный Робин Гуд, о котором пишут в книгах. А вы просто негодяй! Мелкий, подлый и злобный! Не можете найти настоящего преступника и, чтобы выслужиться, решили всю вину взвалить на первого попавшегося, а заодно свести и личные счеты?! Боже, какое вы ничтожество! Да я бы застрелилась от стыда!

Она сжала руку сына и направилась к дому, ни разу не обернувшись на капитана. Тот вернулся в машину, закурил.

— Сука! — прорычал Климов.

— Ты знаешь, я больше не буду следить ни за ней, ни за твоим фотографом, — неожиданно сказал старший лейтенант.

— Не понял? — нахмурился сыщик.

— Со своими личными делами, Анатолий Сергеевич, разбирайся-ка сам, что же касается подозрений и той версии, будто житель Нижней Курьи Смирнов Александр Александрович и есть маньяк, убивающий детей под видом фотографа, то тут для меня много неясного…

— Что именно для тебя неясно?! — обидевшись, заиграл желваками Климов.

— Во-первых, почему, арестовав его, ты на следующий день отпустил парня и даже не составил надлежащего протокола, лишь объяснил всем, что произошла ошибка. Хорошо, ошибка так ошибка. Ты попросил меня присмотреть за этим Смирновым, чтобы тот спокойно отбыл на свою историческую родину, и приказал задержать его в случае неисполнения этого намерения как преступника. А если б он уехал, значит, он не был бы преступником? Ты извини, но превращать нашу работу в балаган, в средство разборок с твоими бабами я не хочу и не буду! Да, мы одна команда, мы не должны подставлять друг друга, обязаны прикрывать в бою, но также не имеем права покрывать и глупые выходки, вредящие делу! И я, как твой товарищ и напарник, не могу не выложить все эти мои сомнения напрямую! Если дурак, то обижайся, а если умный, надеюсь, поймешь!