Настоящие мужики детей не бросают
Шрифт:
— Извините, я надеялся прошмыгнуть следом за вами, потому что забыл код и, наверное, напугал вас, — растерянно пробормотал он, потирая красный кончик носа. — А меня давно ждут… Вот, возьмите!
Незнакомец протянул ей сначала одну, потом помедлил и добавил еще две розы:
— Вы на меня не сердитесь?
— Нет.
— Спасибо.
Асеева посторонилась и пропустила замерзшего влюбленного. Ее ноги вдруг ослабли, и она некоторое время не могла сдвинуться с места.
Утром до работы она заехала в Дом ребенка, где нашла Сашку, чтобы забрать признание и анкету его родной матери, ряд справок, которые директриса
— А директор не оставляла для меня бумаги? — спросила Асеева у секретарши.
— Не-а, — зевнув, ответила секретарша, подкрашивая ресницы.
— А нельзя у нее эту бумагу попросить? Мы вообще-то договорились ровно на девять.
— Не-а, — снова зевнула секретарша.
— Послушайте, девушка, я опаздываю на работу! — еле сдерживая гнев, заговорила Нина. — И мы договорились ровно на девять утра!
— Кошкина сказала: никого не впускать, ни с кем не соединять и вообще тишина! Начальство, видно, привалило. А если спешите, заезжайте попозже!
Нина села на стул, задумалась. В половине одиннадцатого надо быть на месте, кровь из носа. За полчаса просмотреть материалы, договоры, чтобы быть в курсе дела. Сейчас пять минут десятого. Ехать ровно час. Значит, полдесятого надо срываться. Прозаседать же гости могут час, а то и больше.
Она посмотрела на дверь. Наверняка пришла какая-нибудь подружка и принесла две модные кофточки, а директриса не может выбрать, какую взять. Начальство в девять утра с проверками не ездит.
Секретарша докрасила ресницы, осмотрела свою лошадиную морду в зеркальце пудреницы, куда оно полностью не входило, и пришлось разглядывать его по частям, потом, недоуменно хмыкнув, откинулась на спинку кресла, вперив нахальные глаза в посетительницу.
У секретарши на столе стояли компьютер с дорогим лазерным принтером, факс, телефон «Панасоник», мобильный телефон, а рядом со столом громоздился большой цветной ксерокс, в углу телевизор «Филипс», на нем двухкассетный видеомагнитофон «Сони», большой персидский ковер на полу, три на четыре, закипал бошевский чайник. Вроде бы обычный набор оргтехники, хотя для муниципального Дома ребенка обстановка приемной не в меру роскошная, не говоря уже о мебели и больших кожаных креслах. Интересно бы узнать, что стоит в кабинете директрисы.
Секретарша заварила традиционный «Липтон» в пакетиках, высыпала чешское печенье на блюдечко, поставила сахарницу, все из сервиза, расписанного под «Гжель», понесла в кабинет, плотно закрыв за собой дверь и бросив предупредительный взгляд на посетительницу. Вернулась с пустым подносом.
— Долго там еще? — спросила Асеева.
— Кто их знает. Коньячок пьют. «Наполеон», французский. И тортом закусывают.
Три последние реплики вывели Нину из себя. У нее даже в глазах от злости потемнело. Она поднялась и, не взглянув на секретаршу, прошла в кабинет.
— Извините… — Асеева запнулась, потому что забыла имя и отчество директрисы.
За столом спинами к вошедшей сидели двое посетителей: мужчина и женщина. Последняя обернулась, и Нина узнала Таньку Жуковскую.
— О, привет, подруга! — радостно
Директриса милостиво улыбнулась ей, как старой знакомой.
— Я прошу прощения, но вы обещали мне биографии матери Саши Смирнова и другие материалы…
— Ах, да! Но я передала ее Наде, секретарю!
— Спасибо, извините!
— Нин, ты спешишь? — спросила Жуковская.
— Вообще-то да.
— Ну подожди, мы тебя подбросим! Мы сейчас!
Асеева кивнула, вышла в приемную, взглянула на часы: девять двадцать пять.
— Послушайте, вы что себе позволяете? Врываетесь без стука в кабинет, как у себя дома, а меня из-за вас с работы уволят!
— Если вы мне сейчас же не отдадите биографию Смирновой, которую вам утром передала ваша начальница, то я добьюсь, чтобы вас уволили! — в ярости выпалила Асеева, жалея, что потратила столько времени из-за тупоголовой секретарши.
— Одну минуту… — Та открыла служебную папку и увидела две странички биографии, анкету и справки. — Вот возьмите! Она положила, а мне ничего не сказала…
— А посмотреть лень было?!
Большая стрелка часов переместилась на пять минут вперед, и Нина решила не ждать подругу, двинулась к выходу, и тут ее окликнула Танька:
— Асеева, вот и мы! Едем, едем, я тоже спешу! Пошли! — Она подхватила подругу под руку. — Юрий Васильевич, не отставайте!
Нина оглянулась. Спутник Жуковской поцеловал руку директрисе и заспешил следом. Жгучий брюнет, холеный, вальяжный, еще не располневший, хотя брюшко уже намечалось, одетый с иголочки, с красными полными губами, заспешил следом за ними.
— Как тебе этот красавец? — шепнула Татьяна.
— Мне такие не нравятся, слишком приторный.
— Ты любишь уродцев!
— Почти!
— А я запала! У него такой парфюм, я балдею, как кошка! Ты же знаешь, я слаба на запахи!
— Чего он хочет? Тоже кого-то усыновить?
— Наоборот.
— Что значит «наоборот»? Сдает своего ребенка?! — испугалась Асеева.
— Да нет, совсем не то!
Но объяснить, чего хочет вальяжный Юрий Васильевич, Татьяне не удалось. Он догнал их, окутав облаком приятных запахов, познакомился с Ниной, тут же заявив, что они вместе смотрятся неотразимо, домчал на своей «вольво» Асееву до самой работы.
Жуковская выскочила следом, догнала подругу, точно забыв сообщить ей самое важное.
— Ну как он тебе?
— Ничего особенного.
— Ну ты даешь! Такой мужик! У меня даже мурашки бегут по коже! Я даже готова ему в машине отдаться! Ладно, я помчалась, а то он ждет. Смотри, Новый год у меня! — Ее глаза уже полыхали ведьминским огнем, и Асеева ничего не смогла ей возразить.
Татьяна, бросив эти слова, убежала, а Нине пришлось потратить немало сил, чтобы привести свою душу в порядок. Она не любила столь резкие переброски, как и беспричинные влюбленности. Для нее все это происходило сложнее. Постепенно. Она не любила с головой бросаться в омут. Не привыкнув, не поняв человека, который ей нравился, Асеева никогда бы не бросилась в его объятия, тем более в машине или даже на чужой постели. Стоя в подъезде незнакомого дома, она никак не могла прийти в себя от одной мысли, что через несколько минут переступит порог чужой квартиры, и там они останутся одни, и Сан Саныч попробует ее обнять. Она не знала, как поступит, но само предположение бросало ее в жар, она пугалась того, что произойдет дальше.