Настоящие мужики детей не бросают

Романов Владислав Иванович

— А у меня биография более скромная, точнее, нет никакой, — улыбнулся Сан Саныч. — Несколько раз влюблялся, но девушки на меня внимания не обращали. Рост не ахти какой, да и нос вот не всем нравится. А потом стеснительный опять же. Нет, попозже, когда мои фотографии стали печататься в центральных журналах, да еще на обложке, меня вдруг зауважали, и некоторые, как сейчас говорят, продвинутые девушки начали посматривать на меня с симпатией и с некоторым кокетством, но стать Казановой, на которого, как многие утверждают, я похож, мне не удалось!

— А вы и правда на него похожи! — вглядевшись, заулыбалась Нина.

Они так увлеклись, что проговорили до двух ночи, а взглянув на часы, всполошились:

у Асеевой с девяти начинались переговоры с португальцами. Сан Саныч согласился посидеть первую половину дня с Сашей и по телефону справиться о судьбе сына в Серпуховском детдоме, а уж потом помчаться туда или поехать послезавтра утром. Фотограф сам настоял, чтобы Нина не вела ребенка в нетопленый сад, да еще перед Новым годом. Сашка простудится и пропустит самые главные праздники.

Хозяйка постелила ему в гостиной, сама легла с Сашкой, хотя Смирнов пытался улечься на кухне, где стоял небольшой диванчик, но Нина резко этому воспротивилась и настояла на своем.

Он послушно лег, а она еще ходила в ванную, потом на кухню, и Сан Саныч стал думать о том, что хозяйка тем самым подает ему тайные знаки, поощряя к активным действиям, а он лежит, как бревно, ничего не понимая. Полежав немного, он не выдержал, поднялся, прошел на кухню, попил воды, раздумывая, как лучше ему поступить: подойти, поцеловать ее, взять за руку, увести в постель или сначала деликатно спросить, не хочет ли разделить с ним ложе? Но пока он раздумывал, Нина заглянула на кухню, пожелала ему спокойной ночи и ушла в спальню. Ночник в соседней комнате еще горел, и фотограф, заглянув в щелку, увидел, как Нина взяла книгу и стала неохотно ее пролистывать, всем видом давая понять, что читать ей вовсе не хочется. Но постучать он не посмел, а снова удалился на кухню, ожидая, что хозяйка сама деликатно подаст ему знак.

Прошло минут десять, прежде чем Смирнов на цыпочках вышел из кухни и подошел к двери спальни. Ночник уже был погашен. Он помедлил, почесал затылок, присел на постель, вспоминая предыдущий разговор. Нина рассказывала о своей безудержной молодости, студенческом гусарстве, легко опустив годы замужества, а потом, как только появился ребенок, о внезапной робости, застенчивости и об утрате любовных влечений. Но он не придал этому особого значения, так как все женщины говорят одно, а думают совсем другое. Это еще классики литературы отмечали. Так что же произошло? Она не лгала? Или это такая тонкая женская игра, которую ему не дано распознать? Но она же постоянно краснеет, смущается, и как ему распознавать эти знаки? Как игру или естественное поведение?..

Он снова вернулся на кухню, налил себе холодного чая, сделал глоток, чувствуя горечь на языке. Он бы не задумывался обо всем этом, если б между ними не стоял ребенок, а ему нужны мать и отец, желательно оба вместе. Да, они пока чужие, но, если хотят сохранить Сашу, им лучше соединиться, ведь это так просто. Нина умная женщина и хорошо это понимает. Почему же противится? Не любит или боится ошибиться? Не верит ему и хочет поближе узнать? Или же она попросту равнодушна к мужикам, а он навоображал черт-те что. Целая уймища вопросов, на которые однозначно не ответишь.

И все-таки он обиделся. Асеева могла бы сказать напрямую, что не готова к их сближению или он не в ее вкусе. Или между ними нет и не будет ничего общего. Все мужчины, к несчастью, очень глупы, им надо лупить правду в лоб, и Сан Саныч, увы, не исключение.

«Она меня не любит, все же стоит это признать», — вздохнув, сказал он себе.

4

Удар в пах был настолько сильным, что Серому показалось, будто сознание раскололось пополам, сноп искр буквально ослепил его, и он, отлетев от удара в сторону, несколько

секунд не мог открыть веки, точно боялся, что зрение к нему больше не вернется. Столь нестерпимой оказалась вдруг эта боль, что Крикунов не стерпел, взвыл тонко и высоко и сам поразился своему странному оглушительному вою. Возможно, этот дикий вопль и возвратил его в прежний мир, маньяк вскочил на ноги, бросился бежать прочь, но вскоре остановился, обнаружив, что до сих пор сжимает в руке старую отцовскую бритву. Пальцы даже побелели от жуткого напряжения, и он с трудом разжал их. На лезвии блеснули красные капельки, и Крикунов, заметив кровь, слабо улыбнулся: значит, и фотографу от него крепко перепало. Шумно выдохнул, зачерпнул ладонью снег, вытер бритву и сунул ее в нагрудный карман. Потом отер мокрой ладонью лицо.

Страх понемногу отпустил, и он оглянулся в ту сторону, откуда бежал. Боль чуть поутихла, но прикоснуться к паху было невозможно, там все словно онемело, и Сергея ожгла ненависть к придурку фотографу, так похожему на него. Мало того что тот снял его на пленку и Серому пришлось выслеживать своего двойника, рискуя быть замеченным, забираться в квартиру и выкрадывать пленки, так теперь этот съемщик детей вознамерился еще и преследовать. Жаль, что носатый увернулся и бритва полоснула его то ли по руке, то ли по плечу. Очень жаль. Но почему Крикунов должен убегать? Кого испугался? Надо вернуться и покончить с фотографом, иначе тот не оставит его в покое. Это обдуманное решение.

Крикунов заспешил обратно в подворотню, но через мгновение вынужден был сбавить шаг. Внезапная и резкая боль в паху заставила его даже остановиться. Лицо покрылось капельками пота. Еще через мгновение он почувствовал, что обмочился. Из брюк закапало. Большего стыда в своей жизни испытывать ему не приходилось. Неужели этот урод фотограф сделал его калекой? Вдруг вспомнилось: у матери вроде был один знакомый частный врач, к которому она постоянно обращалась по всем вопросам и нахвалиться не могла. Надо сначала съездить к нему, чтобы тот снял боль, а потом уже вплотную заняться фотографом. Серый позвонил матери, но с работы та ушла, а дома еще не появилась.

Неторопливым шагом Крикунов все же добрался до подворотни, увидел небольшую лужицу крови и усмехнулся. Ему на мгновение даже полегчало. Это его первый росчерк пера, но не последний. Серый вспомнил, что фотограф в основном вертелся около одного мальчишки, у последнего была та же фамилия Смирнов, скорее всего, сын или племянник. Видимо, когда-то по молодости они разошлись, а теперь решили воссоединиться. В тот зимний день Крикунов выбрал в качестве жертвы другого, глазастого и нахального, который вдруг, оторвавшись от своей ватаги, уставился на него и смотрел так, словно обо всем догадывался. Мало того, мальчишка подошел поближе, точно ему захотелось рассмотреть его поподробнее, запомнить, и Крикунов неожиданно запаниковал, ибо голубые и широко распахнутые глаза пацана проникали глубоко в душу и, казалось, читали все в ней, как в открытой книге.

Крикунов отпрянул тогда от решетки, отвернулся, хотел уйти, но что-то его остановило. Снова бросив беглый взгляд в сторону детсадовских, все еще кружившихся вокруг фотографа, Серый с раздражением обнаружил, что нахальный и любопытный пацаненок не только не отошел от забора, а, наоборот, приблизился, уже без стеснения его рассматривая, и вот тогда волна злобы захлестнула потрошителя. Он, прикинувшись режиссером, узнал имя и фамилию мальчика, которого якобы хочет пригласить на кинопробы, а в пятницу позвонил в детсад, объявив, что за Колей Сушковым придет дедушка. Нацепил седые усы, очки, старую шапку, дабы быть похожим на старика, и забрал мальчика. Последний ничего не заподозрил, явно заинтригованный столь неожиданным появлением.