Настя
Шрифт:
Тут невдалеке остановился армейский джип. Генерал Пак в грязной полевой форме, без фуражки, с левой рукой на перевязи, подошёл, кивнув построившемуся экипажу. Злобно посмотрел на меня, но ничего не сказал. Отозвал Настю в сторонку и что-то ей долго говорил, показывая здоровой рукой на машину. Та, вертела головой, не соглашаясь. Я понял только последнее корейское слово. Что-то типа «дура» по-русски.
Генерал отшёл от Насти на пару шагов, потом развернулся и, подойдя, обнял её здоровой рукой. Поцеловал в губы и решительно двинул к машине.
— Что он хотел? — спрашиваю подругу.
— Известно чего. Замуж зовет. Говорит, разведусь… Только я — тебя люблю. Не волнуйся.
— Я и не волнуюсь, — говорю я, волнуясь, — А чего это войска
— Туда другая… Свежая дивизия пойдёт. — опустив голову, говорит врунья, — Ну, давай. Тебе пора. И режиссёру скажи, пусть мотает отсюда быстрее.
Поняв, что сболтнула лишнего, Настя притворно улыбается и говорит:
— Всё будет хорошо. Иди. Мне с экипажем нужно заниматься…
В гостинице царила суматоха. Десятки гостей сдавали ключи. Горничные метались по этажам, принимая номера. Мы быстро собрали вещи и ждали команды.
Грузимся в маленький автобус. В салон поместились только футболисты и тренер. За остальными членами команды и киношниками автобус вернётся со стадиона. С трудом доезжаем до места. Корейцы с Абрамовым уже высадились и разминаются. На трибуны нагнали несколько сотен работников с ближайших предприятий для кинокартинки. Нас снимает та же группа, что и в Китае. Переодеваемся. В раздевалку заходит подполковник Бояринов и что-то говорит Гайозу Ивановичу. Тот кивает головой. Подполковник объявляет:
— Играем один тайм для кино и уезжаем в Пхеньян. После свистка никаких душевых. Все меня поняли?
Молчание. Тут, обычно спокойный, Гриша срывается на крик:
— Повторяю, бля! Все меня поняли?
Все дружно гудят и кивают, понимая, что дело пахнет керосином.
Выходим на поле. На беговой дорожке стоит грузовик с крупнокалиберным пулемётом в кузове. Корейские пвошники, задрав голову, смотрят на небо.
Игры, как таковой и не случилось. В небе над Сеулом разгорелся воздушный бой. Судя по всему, американцы взяли город под колпак. Зрители с трибун без команды рванули на выход со стадиона. В это время пара палубников, заметив трассы пуль наших пвошников, сбросила бомбы на нас. Одна из чушек рванула на стадионе в толпе убегающих зрителей. С воздуха это, вероятно, выглядело примерно так…Все футболисты повалились на траву, вжимаясь в землю. Бояринов проорал:
— Все к автобусам. Уходим. Сейчас будет второй заход.
Парни вскочили и как на сдаче норм ГТО припустили к выходу, на ходу перепрыгивая через убитых и раненных. Расчёт пулемёта посекло осколками. Один лежал в кузове в кровище, а трое, зажимая раны руками, плелись к выходу.
— Юра! — орёт мне Бояринов, — За баранку! Бегом!
Вскакиваю в кабину, завожу. Понимаю, что если не поедем выписывая фигурное вождение, то запросто получим очередь сверху. Завелась. Только тронулся, Бояринов застрочил по пикирующему самолёту. Видимо, летящие в самолёт трассы, сбили прицел лётчику и он саданул мимо. Я выехал на поле и начал рисовать на газоне восьмёрку. Бояринов снова застрекотал из кузова. В этот раз оба стрелка были точнее. Очередь сверху прошила капот и кабину. Рикошетом осколок перебил мне левую руку ниже локтя. Бояринов же тоже попал удачно и самолёт, не выходя из пике, разметал пустые трибуны.
Я, на автомате, охренев от боли, добежал до урчащего движком автобуса. Бояринов крикнул мне:
— Доложи в штаб. Я остаюсь.
Где-то со стороны реки раздались хлопки орудийных разрывов. Колонна двинулась, не дождавшись автобуса уехавшего в гостиницу за оставшимися людьми. При выезде из города было видно, как на холмы севернее Сеула сыпятся распустившие парашюты десантники. Немного. Сотни две-три. Но, для создания паники в городе — самое то. Они с этих холмов смогут и дорогу из пулемётов простреливать. Но, нет. Пока не будут. На месте высадки десанта завязался бой. Видимо, там рядом находилась какая то формирующаяся часть Северных. Проскакиваем опасный участок дороги и колонна с головы начинает гудеть сигналом. «Воздух!». Сворачиваем с дороги в какой-то лесок. Прилетевшие самолёты заливают дорогу с людьми и машинами напалмом, а потом лупят из пулеметов по бросившимся врассыпную людям.
Выезжаем на выжженную дорогу. Затыкаю уши, чтобы не слышать предсмертных криков обожжённых людей. Автобусы едут переваливаясь на дорожных препятствиях. Не хочется думать о том, что это за препятствия лежат на дороге. Шувалов, видя как мне хреново, наливает полкружки соджу. Выпиваю. Вроде, полегчало. А может просто кажется. Через полчаса сворачиваем на обочину. На Сеул прёт китайская танковая колонна. И не «тридцатьчетвёрки», а Т-44, угадываемые по отсутствию люка мехвода на лобовой броне.
К вечеру будут в Сеуле. Сумеет ли город продержаться до прихода помощи?
На одной из стоянок нас догоняет отставший автобус из гостиницы. Вижу киношников Ромма и Касаткина, врача Белаковского. Прошу у доктора обезболивающее. Он накладывает мне шину на сломанную руку. Вижу, что Ромм с любиным родственником о чём то шушукаются, глядя на меня.
Кинорежиссёр, стрельнув папиросу у Шувалова, садится рядом со мной, Касаткин становится рядом, не поднимая на меня глаз. А режиссёр, держа дымящуюся папиросу, рассказывает:
— Когда вы уехали, то мы остались ждать в номере. Один ляд раньше чем через час автобус бы не пробился через переполненные улицы. Ну, чего зря время терять. Я сел записывать события сегодняшнего дня в блокнот, а Паша зарядил плёнку и вышел на балкон. Вдруг, что интересное увидит, — Ромм нервно улыбается и покашливает при затяжке.
— Михаил Ильич, — пересохшим голосом говорю я, — Вы же бросили. Что-то случилось?
— Ну, так вот, — не отвечая на мой вопрос, продолжает режиссёр, — Сначала самолёты прилетели. Огненными бомбами укрепления на обеих сторонах реки рядом с мостом забросали. Подошла колонна противника, начался бой. И нескольких минут не прошло как танки на мост заехали, кося из пулемётов убегающих северных. Тут какие-то смельчаки с нашей стороны выкатили на прямую наводку сорокапятку. Раза три успели стрельнуть, пока их не смело пулемётными очередями и разрывами. Но, один танк на середине моста они всё-таки повредили. Тот остановился, создав пробку. Пока его объезжали, тут наша самоходка выскакивает из укрытия и заряжает в передний танк пару раз. Задымил… (Нервно тушит уголёк папиросы). Вся колонна на мосту остановилась и начала по самоходке лупить. Но зенитчицы стреляли с ходу, почти не останавливаясь. И, попадали. Второй, третий, четвёртый танк задымил… А Паша то всё снимает. Тут ещё итальянец пришёл с камерой. Ему тоже нужно что-то из командировки привести. Я им матрасы принёс накрыться. От прямого попадания не спасёт, а осколок или кусок бетона может и задержит. Я то потом вниз с вещами спустился. Телефон в гостинице работал. Я Паше сказал, как телефон зазвонит — быстро спускайся вниз. Но, автобуса всё не было и не было. Стрельба у моста то затихала, то начиналась вновь.
Ромм, выдохнувшись, закончил рассказ. Касаткин поднял на меня глаза полные грусти и заговорил:
— Как только Миша ушёл, в самоходку попали. Под корпусом рвануло. Мехвод с кувалдой стучала по гусинице, пока ещё двое помогали в ремонте. Самоходка в это время долбила из одного ствола. По мосту на нашу сторону полезла пехота, а танки растаскивали затор тросами. Когда мехвод полезла в люк, двое, что помогали, так и остались лежать на траве… Зенитка снова стала двигаться и поливать танки огнём. Ещё два или три загорелись. Тут с той стороны реки что-то тяжёлое, типа гаубиц, начали в этот квадрат молотить. Э, думаю, фугас это тебе не болванка… Попадёт, полэтажа посечёт. И тут в самоходку снова попали… Она подпрыгнула, как кузнечик, задрав стволы… Видимо снизу, в корпус прилетело… На броню выбросило из открытого верха самоходки, вероятно, командира. Волосы, без упавшего шлема, разметались на ветру. Тут телефон зазвонил и мы с итальянцем Пьетро рванули вниз…