Настя
Шрифт:
Булганин делает паузу и, как бы страдая, тянется к стакану на тумбочке. Тут Белова, смекнув, что есть шанс отличиться, протягивает стакан раненному герою и мило так льёт бальзам в растопыренные уши страдальца:
— Надеюсь вы не обделите нас своим вниманием после выздоровления?
А внимания к Лёве теперь было выше крыши. После смерти Маленкова и Берии в партийном раскладе произошли большие подвижки. Булганин, вышедший из тени, назначал одних, снимал других. Колода наверху тасовалась в угоду новому лидеру. Почти всё «старички» и «новенькие» в Политбюро взяли сторону Николая Александровича. Он не казался партийцам таким уж грозным и кровожадным. За ошибки спрашивал, но не
У меня же в башке творилась какая-то хрень. После того, как я помог доктору Илизарову с уговорами Лёвы на испытание аппарата, снова, как в компьютерной игре, передо мной возник список-выбор после выхода на следующий уровень. Можно вспомнить любой кадр из прошлой жизни или можно вспомнить голос любого встречавшегося человека из прошлого или можно вспомнить любую, услышанную песню из прошлого… И на выбор мне шестьсот секунд… Ну, прям, как в ленинградских новостях у Невзорова… Наугад тычу мысленно в «песню»… Образ и голос проблематично монетизировать… А песни… Попаданцы уже всё лучшее, наверное раз по сто перепели… Так, что песни из того мира здесь возможно и не появятся. Уж слишком быстро нарастают отличия…
Война, пыхнувшая после Взрыва, через несколько дней закончилась перемирием. Это новый вице-президент США Линдон Джонсон договорился в Хельсинки с товарищем Молотовым. Северные отходят за 38-ю параллель, восстанавливая статус-кво. Китай и США выводят войска из страны. В Объединённой Корее зимой состоятся выборы. Поначалу Север с Югом будут жить по своим законам, постепенно сближаясь по всем позициям. В СССР и Европе отменили начавшуюся мобилизацию. Макартура сняли с руководства войсками и, вроде как, собираются судить. Но, судя по газетным сообщениям, в Америке его встречали, как героя спасшего Взрывом тысячи жизней бойцов инчхонского десанта. Вроде, как кандидатом в Президенты собираются его выдвинуть…
А у нас всю прошлую неделю в газетах все полосы были заполнены траурными известиями и соболезнованиями. В субботу состоялись похороны товарищей Маленкова и Берии. Генерала Василия тоже похоронили. Всё это делалось в спешке из-за напряжённой международной ситуации.
Как там Сталин перенёс смерть сына?
А в Пекине и Пхеньяне был объявлен недельный траур. На похороны Мао собралось больше миллиона человек. В Пхеньяне же начались разборы завалов в городе. По предварительным оценкам, кроме членов корейской верхушки и делегаций СССР и КНР, погибло и пропало без вести около ста тысяч человек. Про судьбу Императорской семьи нигде не сообщалось.
Лежу в тёмной палате. Смотрю, как тогда в 2005-м на потолочные узоры.
Жизнь. Зачем ты так со мной? Я же пришёл спасать людей… А тут, сто тысяч разом. Ведь если б настина самоходка была бы на фронте, то американцы вошли бы в Сеул и не было бы Взрыва? Как же так? Это что же?…Дорога в ад вымощена благими намерениями? Спасая одних, убиваю других? Как мне теперь жить? Что? Вот так просто, всё забыть и идти дальше по Золотому Пути?… Да, нашей стране, нашим людям нужны эти Победы, это Золото. Они такое выстрадали… Как там Анечка говорила? Нас не нужно жалеть… Что-то я нюни распустил… Сам себя жалеючи… Спать! Спать! Подумаю об этом завтра…
18 июля 1950 года.
На мою выписку пришли: Колобок, что понятно, Маша, что не понятно, но, судя по заскокам девушки, допустимо, а также Мстислав — ни к селу, ни к городу. Пока я, сняв пижаму, натягивал трусы и майку, Маша, ничтоже сумяшеся, разглядывала моё измученное больничной диетой тело, а Колобок, краснея, разглядывал бесстыжую Машу. Лёва же по-эстетски впитывал картину моего заголения под машин интерес и колобково смущение.
Я поначалу помогал мажору подъедать мамины передачи, но когда увидел с какой благодарностью Даша принимает от своего парня отданную для её детей еду…, то решил питаться в столовой. Пусть невкусно, зато не растолстеешь, да и Вовке с Наташкой больше достанется.
А вот и Даша. Легка на помине. С кривой улыбкой здоровается со стиляжной Машей, кивает Колобку и Мстиславу. Достаёт для своего любимого свежий творог, орехи и печёночные блинчики, рецепт которых я подсказал снайперше в прошлый раз. Лёва, как сто дней не жрамши, накидывается на еду, и Колобок сглатывая слюну, переключает внимание с машиных полушарий на лёвину тарелку…
Под чмоканье мажора, Мстислав наконец выдаёт зачем пришёл. Ансамбль «Акварели», что организовали после войны парни из Городка Художников, имел исторических соперников в лице свинг-бэнда «Лапидус», организованного писательскими чадами в посёлке Переделкино. В последнюю субботу сентября эти два коллектива каждый год встречались, чтобы поразить соперника и зрителей музыкальными новинками, как своими так и скопированными. Причём у «писателей» было в составе больше «консерватОрских» и инструменты были получше. Теперь же, с появлением у «художников» двух электрогитар, шансы, наконец-то победить «писарчуков», становились реальными. Мероприятие, проходившее в районном доме культуры и маскировавшееся под концерт «Нам песня строить и жить помогает», вызывало живой интерес у студентов нескольких московских вузов, которые, взяв палатки, устремлялись и воздухом подышать и послушать музыкальные новинки…
Мысль Мстислава была понятна. Одну песню у меня он уже слямзил. Такой у соперников и близко не было. Он хотел ещё одну, а лучше две. Чтобы уж наверняка…
— А что мы с этого будем иметь? — спрашиваю, мечтающего прославиться, Мстислава.
Он, оглядывает всю нашу честнУю компанию и, говорит:
— Ну, летний домик для вас снимем…
— А выпить-закусить будет? — интересуется мой сосед-халявщик.
— Ну, организуем… Но, и вы уж тогда, поучаствуйте… Танец оригинальный или песня там… — торгуется Мстислав.
— Конец сентября? — оживляется Лёва, — Мне как раз спицы снять должны. Я тоже буду…
Раскланиваюсь с убегающим поделам музыкальным «художником» и двигаю с Машей и Васечкой в общагу.
Заходим. Тётя Клава подскакивает с подложенной на стул подушки, и, тряся бумагой, улыбаясь, бормочет:
— Пляши, Юра. И ты, Вася, пляши. И ты, как тебя? Маша? И ты пляши… Живая. Живая она. Пишет из госпиталя. Поранена была сильно. Но всё цело. Контузия только.
Васёк обнимает тётю Клаву, начавшую плакать. Маша забирает письмо из рук расчувствовавшейся комендантши и протягивает его мне, севшему от неожиданного поворота на подвернувшийся стул.
Любопытные у меня соседи… Ну, да ладно. Итак, вся жизнь навиду…
Смотрю дату на штемпеле — 10 июля. Неделю шло. Быстро. Итак, Настя пишет:
«Здравствуй, Юрка! Я — жива! В это трудно поверить. Я и сама толком не понимаю, что случилось. В тот день, как ты ушёл, мы из постоянного капонира переехали на запасную позицию под маскировочную сеть. Налёт был массированным. Накрыли наши позиции на обеих берегах у моста. По капониру нашему раз пять дали, раздолбив всё в порошок. Видимо, точно знали, где мы стоИм.