Natura bestiarum.
Шрифт:
Помощник, когда он спустился в трапезный зал, сидел напротив Амалии, что-то говоря вполголоса; та внимала участливо, и на лице застыло выражение крайнего сострадания. Наверняка ради того, чтобы прикрыть ему спину, Бруно использовал самое безотказное оружие в данной ситуации — довольно болезненную для него тему своей утраченной семьи; собеседника, выворачивающего душу, нельзя просто перебить, такой разговор нельзя внезапно оборвать и уйти. Не слышимый Курту рассказ даже Хагнер слушал внимательно, уже не одаривая повествователя прежними враждебными взорами, однако что-то в его взгляде все же было не так, отчего-то этот взгляд ускользал
Когда Курт приблизился, помощник смолк, обернувшись и глядя с выжиданием; помедлив, он присел рядом, исподволь оглядевшись вокруг в поисках излишне заинтересованных взглядов, и, не найдя таковых, негромко распорядился:
— Поднимитесь наверх. Сейчас. Вы оба. Есть разговор.
— Не может быть, — чуть слышно, растерянно проговорил Бруно, и Амалия настороженно замерла, точно застигнутая в своем хрупком гнезде луговая птица.
— Что стряслось? — спросила она тихо, метнув напряженный взор в сторону сына. — Что-то произошло? Почему только мы?
— Не разводи панику, — произнес Курт, все так же не повышая голоса и удерживая на лице безучастное выражение скуки. — Не здесь. Ни к чему вам привлекать к себе внимание. Верно, Макс? Поднимитесь, — повторил он, когда парнишка, не ответив, лишь устало опустил веки, точно странник, достигший, наконец, предела своего пути. — Нам надо поговорить. Идите первыми и ждите в вашей комнате. Мы подойдем через минуту; и, надеюсь, глупостей вроде запертой двери и побега через окно вы не выкинете.
— Бежать поздно, майстер Гессе, — просто отозвался Хагнер, потянув остолбеневшую мать за локоть, когда та не двинулась с места: — Идем, мам. Он все верно сказал. Идем.
— Что вы… — начала та, и парнишка оборвал ее с мягкой твердостью:
— Не здесь, мам. Пойдем.
— Что происходит? — требовательно выговорил помощник, когда оба скрылись наверху. — Что ты нашел? Что с парнем?
— Пока не могу сказать, — отозвался Курт, снова оглядывая постояльцев, занятых, как и прежде, собственными мыслями. — Одно точно: кто-то из них или они оба выбираются наружу через окно в их комнате. Или впускают кого-то через это окно. Для чего, кого, кто — пока не знаю, но, судя по настрою парня, он намерен меня просветить. Что бы ни происходило, ему это, наконец, встало поперек глотки. Это обнадеживает.
— Только не пори горячку, — попросил Бруно тихо. — Выслушай их.
— Было ли хоть когда-то, чтобы я не дал высказаться? Не выслушал оправданий?
— В том, что ты справедлив, я не сомневаюсь. Сомневаюсь в том, что будешь милосерден.
— Полно тебе. Сейчас я дал им целую минуту для того, чтобы освоиться с мыслью о предстоящем признании, успокоить друг друга и обсудить, что они должны будут мне сказать. И без того я в некотором роде сделал им поблажку. Чего еще ты от меня хочешь? Чтобы я, если на их совести обнаружится немыслимое прегрешение, отпустил их восвояси?
— Нет, — с усилием отозвался помощник, и он вздохнул, поднимаясь:
— Пойдем. В конце концов, нам еще ничего конкретного не известно; как знать, быть может, у кого-то из них попросту нездоровая зависимость от бега босиком по снегу. Посоветуем им найти хорошего лекаря и забудем обо всем.
Бруно на это вялое подобие шутки не ответил, лишь еще более помрачнев, и, тяжело выбравшись из-за стола, двинулся по лестнице следом за ним.
Дверь в комнату Хагнеров заперта не была, и оба пребывали там — сидели рядышком на одной из постелей, разом вскинув к вошедшим взгляды — один испуганный и паникующий, другой усталый и обреченный. Светильник на столе горел трепещущим на сквозняке неровным пламенем, и Курт, помедлив, выдвинул табурет на середину комнаты, усевшись в отдалении от огня.
— Мы запирали замок, — тихо выговорил Макс, когда помощник, прикрыв дверь за собою, прошел в комнату. — Значит, его отперли вы. И что-то нашли.
— Все верно, — подтвердил он, кивнув в сторону продуваемого сквозняком одеяла. — Это окно открывали не раз. Думаю, оно не было в таком виде до того дня, как в комнату вселились вы, иначе вы предъявили бы жалобу трактирщику. И — веревка в ваших вещах. Она влажная и лежит сверху, над прочими пожитками. Иными словами, кто-то из вас спускался по ней вниз либо поднимал сюда кого-то снаружи. Это то, что известно мне и что порождает множество предположений и вопросов. Но вначале вопрос я задам всего один, я задаю его всем в подобных ситуациях и всякий раз надеюсь, что ответ будет правильным. Итак, не хотите рассказать мне все? Сами, без давления и излишних сложностей?
— Максимилиан… — едва слышимо проронила Амалия, вцепившись в его руку, и тот качнул головой:
— Все нормально, мам. Мы ведь оба всегда понимали, что когда-то этот день настанет, и он настал сегодня. Я все расскажу вам, майстер Гессе, — сдержанно вымолвил Хагнер. — Сам и безо всякого давления и угроз с вашей стороны. Готовы выслушать?
— Для того я здесь, — согласился он коротко, и тот кивнул, осторожно высвободив руку из пальцев матери:
— Вы правы, окно было вскрыто для того, чтобы я мог оказываться снаружи — я делаю это каждую ночь при помощи этой самой веревки. Отсюда моя болезнь; я просто застудился в снегу. Заболел впервые в жизни…
— Зачем ты это делаешь? — тихо спросил Бруно, когда тот запнулся, смолкнув, и Хагнер отвел взгляд, пребывая на грани того, чтобы утратить свою недетскую выдержку, сохраняемую до сей поры.
— Затем, что… — начал он; осекшись, замер снова, собираясь с духом, и договорил, с усилием подняв глаза: — Это я ваш вервольф, майстер Гессе.
— О, Господи, — прошептала Амалия, закрыв ладонями лицо. — Боже Святый…
Два мгновения Курт молчал, осознавая услышанное и понимая, что услышал ожидаемое, что нечто подобное уже почти знал доподлинно, почти был уверен какой-то частью сознания, что вывод может быть именно и только таким. Это было явно, логично, и — это было невероятно.
— Вот как, — отозвался он, наконец, и Хагнер хмуро шевельнул губами в гримасе, даже отдаленно не похожей на улыбку:
— Я только что сделал самое важное признание в своей жизни, признание, ведущее меня к смерти, а вы мне не верите?
— Если это правда, — осторожно вмешался Бруно, с очевидным трудом скрывая растерянность, — если и впрямь все так, как ты говоришь…
— Он же в этом не виноват! — оборвала его Амалия, отчаянно стиснув руку сына. — Он родился таким, это просто… просто вдруг стало так! Ведь это не грабитель, не преступник, как вы говорили, майстер инквизитор, он не выбирал такой путь сам, это почему-то свалилось на него, на нас! Максимилиан не управляет собой, он не подчиняется сам себе, когда это происходит; он не помнит ничего, что творится с ним ночами, майстер инквизитор, прошу, он не может быть признан виновным!