Научно-фантастические рассказы американских писателей
Шрифт:
Прощание с Сэтчелом и Джимми оказалось для Уингейта более тяжелым и грустным, чем он мог ожидать.
В первые две недели по возвращении на Землю Уингейт и Джонс были слишком заняты, чтобы часто встречаться. За время обратного путешествия Уингейт обработал свою рукопись и теперь проводил целые дни, знакомясь с приемными издателей. Только один из них проявил к нему больший интерес, чем того требовало формальное письмо с отказом.
— Мне очень жаль, мой друг, — сказал ему этот издатель. — Я охотно опубликовал бы вашу книгу, несмотря на ее спорный характер, если бы она имела хоть малейший шанс на успех. Но, откровенно говоря,
— Я вас понимаю, — ответил Уингейт сердито. — Крупная издательская фирма не может себе позволить печатать то, что вызовет раздражение у сильных мира сего. Издатель вынул сигару изо рта и взглянул на молодого человека, прежде чем ответить.
— Я, очевидно, должен был бы обидеться, но я не обижаюсь. Все это — широко распространенное недоразумение. Сильные мира сего, как вы их называете, не прибегают к насилию в нашей стране. Мы издаем то, что публика будет покупать, для этого мы и занимаемся изданием книг. Я предложил бы вам, если вы меня послушаетесь, один способ привлечь к вашей книге внимание читающей публики. Вам нужен соавтор, человек, владеющий искусством писать книги, он сделает вашу книгу интересной.
Как раз в тот день, когда Уингейту вернули от его тайного соавтора переработанную рукопись, его посетил Джонс.
— Сэм, — обратился к нему Уингейт. — Погляди, что эти грязные пачкуны сделали с моей книгой! Слушай: “…Я снова услышал свист бича надсмотрщика. Хилое тело моего товарища покачнулось от удара. Он закашлялся и медленно соскользнул в воду, доходившую ему до пояса; цепи на ногах потянули его вниз”. Честное слово, Сэм, ты когда-нибудь слышал подобный вздор? И взгляни на новое название книги: “Я был рабом на Венере”! Это звучит как признание в суде.
Джонс молча кивнул.
— Послушай-ка это, — продолжал Уингейт. — Рабыни, “битком набитые в тесном помещении, как скот в загоне, с обнаженными телами, блестевшими от пота, отпрянули от…” — о черт, я не могу читать дальше!
— Да ведь на них ничего и не было надето, кроме рабочих штанов!
— Да, но это не имеет никакого отношения к делу. Костюм работниц Венеры — это необходимость в тех климатических условиях. Нет оснований ухмыляться по этому поводу. Этот человек превратил мою книгу в идиотскую эротическую писанину, и у него хватает наглости защищать свой текст! Он утверждает, что полемическую брошюру на социальную тему надо писать сочным языком.
— Ну что ж, он, может быть, и прав в некотором отношении. В “Путешествиях Гулливера” имеется несколько колоритных эпизодов, а сцены бичевания в “Хижине дяди Тома” — отнюдь не подходящее чтение для детей, не говоря уже о “Гроздьях гнева”.
— Будь я проклят, если прибегну к такого рода дешевой сенсации. Я борюсь за честное дело, которое каждый может понять.
— Так ли это? — Джонс вынул трубку изо рта. — Интересно, сколько пройдет времени, пока у тебя откроются глаза. Что представляет собой твое дело? В нем нет ничего нового; то же самое происходило на Старом Юге, а затем в Калифорнии, в Мексике, в Австралии, в Южной Африке. Почему? Потому что в условиях свободного предпринимательства, когда денежная система не может удовлетворить его нужды, использование капитала метрополии для развития колоний неизбежно приводит к снижению жизненного уровня в стране и к рабскому труду в колониях. Богатые становятся богаче, а бедные — беднее. Любая добрая воля так называемых правящих классов не изменит этого положения, потому что основная проблема требует научного анализа и математического ума. Ты полагаешь, что сможешь
— Я могу попытаться.
— А чего я достиг, когда пытался разъяснить это тебе, до того, как ты своими глазами увидел последствия? А ты ведь — малый не дурак. Нет, Хэмп, эти вещи слишком трудно объяснить людям; они слишком абстрактны, чтобы заинтересовать кого бы то ни было. Ты ведь на днях выступал в женском клубе?
— Да.
— И что же, ты имел успех?
— Да вот… Председательница позвонила мне заранее и попросила ограничить мое выступление десятью минутами, так как должна прибыть президентша и у них будет мало времени в запасе.
— Хм… Ты видишь теперь, с чем конкурируют твои великие социальные откровения! Но это не беда. Десяти минут вполне достаточно, чтобы объяснить эту проблему человеку, если он способен ее понять. Ты кого-нибудь убедил?
— Да… Я не уверен.
— Ты меня не убеждай, что не уверен! Может быть, они тебе и хлопали, но сколько человек подошли к тебе после выступления и выразили желание подписать чеки? Нет, Хэмп, благоразумные рассуждения никуда не приведут тебя в этом развращенном мире. Для того чтобы заставить себя слушать, ты должен быть демагогом или политическим проповедником, вроде этого типа — Нехемии Скэддера. Мы весело и с треском несемся на всех парах в преисподнюю, и это не прекратится, пока все не провалится ко всем чертям!
— Но… О черт, что же мы можем сделать?
— Ничего. Все должно стать гораздо хуже, прежде чем стать немного лучше. Давай выпьем!
Теодор Томас
ДВОЕ С ЛУНЫ
“Недвижны, немы были все мы,
Как камни горных стран,
Но сердце с силой било, словно
Безумец в барабан”.
Корабль показался низко над горизонтом — сначала в виде точки. Телевизионные камеры тотчас же поймали его. Казалось, корабль не летит, а неподвижно висит в воздухе, лишь увеличиваясь в размерах. Но вот он пронесся мимо первой телевизионной станции, и его пронзительный рев слегка поколебал телекамеру.
Пролетев еще миль тридцать над пустыней Нью-Мексико, он приземлился, его фюзеляжные костыли взбороздили плотный песок. Из-под хвостовой части корабля взметнулся огромный столб пыли и стал медленно расстилаться по пустыне.
Как только корабль начал спускаться, вверх поднялись вертолеты, чтобы встретить его. Когда корабль приземлился, они находились еще на расстоянии десяти миль. Пыль осела на земле. Корабль лежал теперь неподвижно. В наступающих сумерках его четкие линии как бы расплывались и он напоминал диковинного зверя, притаившегося в пустыне.
Только после того, как головной вертолет приблизился на расстояние мили, его телекамера отчетливо уловила корабль.
Телеобъектив дал его наплывом, и телезрители смотрели на экран, затаив дыхание. Они с восхищением разглядывали короткие, стреловидные крылья и зияющее отверстие в хвостовой части корабля, из которого еще вырывалось пламя, как из самого ада. Но наибольшее любопытство вызывала у них средняя часть корабля, где находилась дверь.
И вдруг дверь распахнулась. В косых лучах закатного солнца показались две фигуры. Они остановились на пороге, глядя наружу неподвижным взором — казалось, бесконечно долго. Затем переглянулись и спрыгнули на землю.