Научное наследие Женевской лингвистической школы

Кузнецов Валерий Георгиевич

В коллективной статье подчеркивалось, что связь между означающим и означаемым носит характер необходимости и обусловлена системой знака как социального установления, являющегося по своей природе чистой формой. Отмечалось, что понятие произвольности следует рассматривать не изолированно, а в тесной связи с другими положениями концепции Соссюра. Поэтому критика произвольности знака рассматривалась не просто как направленная против конкретного положения, а как затрагивающая доктрину Соссюра в целом, поскольку произвольность занимает в ней центральное место. Авторы подчеркивали, что проблема произвольности знака является частью более общей и сложной проблемы: каким образом мысль обретает форму в языке. Формулировка одной из личных заметок Соссюра свидетельствует о том, какое важное место он отводил произвольности знака в проблематике языка и мышления: «...до языкового знака в мысли нет ничего различимого» [Engler 1968а: 39].

Следует заметить

также, что критики Соссюра не всегда учитывали тот факт, что к проблеме собственно произвольности Соссюр подходил с семиологической точки зрения, абстрагируясь от факторов времени, языкового коллектива и идеи выбора.

Учение Соссюра о произвольности знака было принято Л. Блумфилдом: «...связь языковых форм со значениями совершенно произвольна» [Блумфилд 1968: 148]. По его примеру многие американские лингвисты включили понятие произвольности в свое определение природы языка.

Соссюр иногда использовал термин «знак» для обозначения означающего [Godel 1957: 275]. Бюиссенс обратил внимание на попытки Соссюра раздельного рассмотрения двух сторон знака, которые не удались [Buyssens 1952: 48]. В 40 – 50-е гг. ХХ в. американские структуралисты, последователи Блумфилда, предприняли изучение звуковой стороны языка без обращения к значению исследуемых элементов. А позднее началось исследование означаемого – семантической стороны языковых единиц. Начало развитию семиологической концепции произвольности было положено работами Э. Бюиссенса [Buyssens 1943], а также С. Карцевского [Karcevsky 1941]. Изучение знака в семиологическом аспекте получило развитие в концепции А. Мартине двойного членения языка и особенно в работах представителя Женевской школы Л. Прието (часть II, гл. III). Произвольность языкового знака рассматривается некоторыми лингвистами в качестве языковой универсалии [Hockett 1963; Jakobson 1965].

Дискуссия по вопросу произвольности языкового знака была продолжена и после рассмотренных выше статей и стала, по выражению Ю. С. Степанова, «можно сказать, перманентной» [Степанов 1974: 422]. О значимости этой проблемы свидетельствует тот факт, что ей был посвящен ряд международных семинаров и коллоквиумов.

Соссюр различал два вида произвольности: абсолютную, или полную, и относительную. Относительная произвольность определялась так же, как относительная мотивированность [Соссюр 1977: 163]. Понятие относительно мотивированного Соссюр связывал с наличием в языке синтагматических и парадигматических отношений: «...единства ассоциативного порядка и порядка синтагматического... ограничивают произвольность знака. Dit-neuf ассоциативно связано с dixhuit, soixante-dix и т. д., а синтагматически – со своими элементами dix и neuf» [Там же: 165].

В своей последней лекции, прочитанной 4 июля 1911 г., Соссюр ввел важное новшество: связь абсолютной и относительной произвольности со значимостью элементов системы. «Солидарность членов в системе может восприниматься как ограничение произвольности, это может быть как синтагматическая, так и ассоциативная связь». При этом он ограничился одним примером:

По мнению А. Фрея, из этого положения Соссюра следует вывод: «...не существует языковых знаков, произвольность которых не была бы ограничена» [Frei 1974: 124]. «По нашему глубокому убеждению, – писал Соссюр, – все относящееся к языку как к системе, требует рассмотрения именно с этой точки зрения, которой почти не интересуются лингвисты, – с точки зрения ограничения произвольности языкового знака. Это наилучшая основа исследования» [Соссюр 1977: 165]. Данная проблематика получила оригинальное развитие в Женевской лингвистической школе.

§ 2. Учение Ш. Балли и С. Карцевского о мотивированности языкового знака

Еще в 1917 г. А. Сеше обратил внимание, по его выражению, «на слабое место в соссюровской аргументации». «Мы полагаем, что Соссюр, занятый показом всех логических последствий проводимого им принципа произвольности знака, пренебрег тем, что знак, относительно мотивированный по определению, которое он сам ему дал, занимает значительно более важное место, чем ему было отведено. Работы Балли о механизме языковой выразительности показали всю очевидность этого» [Сеше 1965: 76].

Ш. Балли подчеркивал, что «установленное Соссюром противопоставление произвольных и мотивированных знаков принадлежит к числу положений, играющих важнейшую роль в теории лингвистических систем» [Балли 1955: 144]. Вместе с тем, считал Балли, «эту теорию можно дополнить и систематизировать» [Там же]. С точки зрения содержания передаваемых сообщений Балли различает индексы и знаки. Для индекса характерна естественная связь между означающим и означаемым. Например, дым – признак пожара; мокрая земля свидетельствует о недавно прошедшем дожде. Если в индексе означающее указывает на означаемое, то в знаке оно

его означает. Как индекс, так и знак имеют материальную, физическую природу, оба вызывают представления о соответствующих предметах и явлениях. По крику птицы можно судить о ее присутствии, а подражая крику, например, кукушки, мы можем создать знак, означающий саму птицу. Но по способу материального производства знак коренным образом отличается от индекса: означающее знака создается в результате одного или нескольких сознательных или бессознательных мускульных движений. Балли считает, что по отношению к индексам мы выступаем как рецепторы, потому что составляющие их данные представляют собой факты, процессы, происходящие в окружающей нас реальной действительности. Кроме того, они вызывают чисто интеллектуальные суждения, это средства познания. Знак, напротив, это овладение индексом, это акт. Говорящий вправе использовать знак, как ему заблагорассудится. «С помощью индекса, – пишет Балли, – мы узнаем о чем-либо, а знаком мы пользуемся, чтобы сообщить что-либо. В отличие от знака, у индекса связь между означающим и означаемым никогда не бывает произвольной, так как «индекс», будучи всегда заданным, т. е. представленным каким-нибудь фрагментом реальной действительности, в котором мы ничего не в силах изменить, постоянно связан со своим означаемым естественной связью» [Bally 1939: 94]. «Понятие произвольности, – продолжает Балли, – покрывает понятие условности в строгом смысле. Употребление знака основывается, со статической точки зрения, на условности, своего рода молчаливом соглашении между пользующимися этим знаком».

В совместном выступлении на I Международном лингвистическом конгрессе в 1928 г. Балли и Сеше подчеркивали, что все в лингвистической системе основано на руководящем принципе произвольности. Имеет место произвольный характер как означающего, так и означаемого. Произвольность означающего не всегда является абсолютной: «...некоторые слова и обороты стремятся воспроизвести если не саму связанную с ними идею – что невозможно, – то, по крайней мере, неясное впечатление, которое ассоциируется с нею: например, tintamarre...» [Bally, Sechehaye 1928: 45]. «...чем в большей степени знак произволен, тем больше он нуждается в опоре на другие знаки, которые определяют его значимость; обратно, чем больше знак мотивирован, тем больше он стремится к самостоятельности и менее связан с системой» [Ibid.: 47 – 48].

Произвольный характер связи между означаемым и означающим в языковом знаке не мешает тому, что языковой знак в системе языка оказывался относительно мотивированным. Под относительной мотивированностью языкового знака Соссюр понимал частичную мотивированность при образовании словесных знаков, те ограничения, которые накладывают на них словообразовательная система, мотивированность сложных и производных слов. Соссюр указывал на важную роль относительно мотивированного в языке: «В самом деле, вся система языка покоится на иррациональном принципе произвольности знака, а этот принцип в случае его неограниченного применения привел бы к непомерной сложности, однако разуму удается ввести принцип порядка и регулярности в некоторые участки всей массы знаков, и именно здесь проявляется роль относительно мотивированного» [Соссюр 1977: 165]. Он ставил перед лингвистами задачу изучать язык «с точки зрения ограничения произвольности» [Там же].

Из этих положений Соссюр делал весьма важный вывод, касающийся общей типологии языков, выделяя так называемые «лексикологические» языки, в которых мотивированность слов минимальна, и «грамматические» языки, где мотивированность максимальна.

Так же как и Соссюр, под произвольностью языкового знака Балли понимал немотивированность. Произвольность противопоставлялась мотивированности. Однако Балли отводил мотивированному знаку в языке гораздо больше места, чем Соссюр.

В дополнение к тому, что Соссюр называл относительной мотивированностью, Балли разработал механизм имплицитной мотивированности языкового знака. Он писал, что «в языке мы встречаемся со скрытыми ассоциациями, которые, не исключая других, неизбежно возникают одновременно с представлениями знака, независимо от всякой ситуации и от всякого контекста. Такие случаи существуют, и мы должны остановиться на них, потому что они приведут нас к особому аспекту мотивированности» [Балли 1955: 151]. Языковой знак может мотивироваться как внешними, так и внутренними ассоциациями. В качестве примеров внешних ассоциаций Балли приводил случаи сочетаемости слов, зависящие от их смысловых значений: так, châtin употребляется только по отношению к волосам, camus и aquilin – к носу. Знаки могут мотивироваться и внутренними ассоциациями – мотивирование путем совмещения понятий, например, англ. to starve содержит в себе понятия «умирать» и «голод». Таким образом, согласно Балли, внешние ассоциации составляют как бы одно целое со знаком и тем самым имплицитно его мотивируют.