Наука Плоского мира. Книга 2. Глобус

Стюарт Йен

Ответа не последовало.

– Пьеса, которую я видел, ужасна, – сказал Ринсвинд. – Эти люди, может, и далеко ушли от Угов с Раковинных куч, но им еще есть куда расти. Мой план… Ну, я хочу передвинуть этот мир на линию той истории, в которой существует некто по имени Уильям Шекспир. И где точно нет Артура Дж. Соловья.

– Кто такой Шекспир? – спросил Думминг.

– Это человек, который написал это, – Ринсвинд подвинул к нему лежавшую на столе потрепанную рукопись. – Прочитай с того места, где я отметил.

Думминг поправил очки и прочистил горло.

– Ну и задачка, какой ужасный

почерк.

– Давайте я, – сказал Чудакулли, прибирая бумаги к рукам. – Твой голос не подходит для таких вещей, Тупс, – он взглянул на лист и прочитал: – «Какое чудо природы человек! Как благородно рассуждает! С какими безграничными способностями! Как точен и поразителен по складу и движеньям! Поступками как близок к ангелам! Почти равен богу – разуменьем! Краса вселенной! Венец всего живущего!..»

Он умолк.

– И этот человек живет здесь? – изумился он.

– Потенциально да, – ответил Ринсвинд.

– То есть он, стоя по колено в навозе в городе, где головы висят на пиках, написал это?

Ринсвинд просиял.

– Да! В своем мире он, вероятно, самый влиятельный драматург в истории! Несмотря на то что большинству режиссеров приходилось тактично подправлять его пьесы, потому что у него, как и у всех остальных, случались неудачные дни.

– Что ты подразумеваешь под «его» миром?

– Альтернативные миры, – пробормотал обиженный Думминг. Когда-то он играл третьего гоблина в школьном спектакле, и ему казалось, что его голос вполне подходит для театра.

– Что, по-твоему, значит, он должен быть здесь, но его здесь нет? – спросил Чудакулли.

– Я думаю, он должен здесь быть, но не может, – ответил Ринсвинд. – Смотрите, это, конечно, не люди с Раковинных куч, но в художественном плане они весьма слабы. Местный театр отвратителен, ни одного приличного художника у них нет, даже ни одной нормальной скульптуры не изваяли – это мир должен быть другим.

– И что? – спросил все еще печальный Думминг.

Ринсвинд дал сигнал библиотекарю, и тот просеменил вокруг стола, раздав всем по маленькой зеленой книжице в тканевом перелете.

– Есть еще одна пьеса, которую он напишет… пишет… писал… – сказал он. – Думаю, вы согласитесь, что это может иметь большое значение…

Волшебники прочитали ее. Потом перечитали. Потом стали горячо спорить, но в этом не было ничего необычного.

– Это поразительная пьеса, учитывая обстоятельства, – наконец, изрек Чудакулли. – А местами немного знакомая!

– Да, – согласился Ринсвинд. – Думаю, это потому, что он напишет ее после того, как выслушает нас. Нам нужно, чтобы он выслушал. Этот человек может сказать публике, что она наблюдает за группкой актеров на маленькой сцене, а потом заставить их увидеть грандиозное сражение, которое будет разворачиваться прямо у них на глазах.

– Я что, упустил эту сцену? – спохватился профессор современного руносложения и принялся пролистывать страницы.

– Это из другой пьесы, профессор, – сказал Чудакулли. – Постарайся не отставать. Так что, Ринсвинд? Давай просто предположим, что мы примем твой план. Мы должны убедиться,

что этот человек существует и пишет пьесы в этом мире, верно? Зачем?

– Можно я перейду сразу ко второму пункту, сэр? Тогда, я надеюсь, это станет очевидным, но ведь нас всегда могут подслушать эльфы.

Наличие у плана второго пункта сразу произвело впечатление на волшебников, но Чудакулли продолжал упорствовать:

– Говорю же тебе, Ринсвинд, это именно такая пьеса, которую хотят получить от него эльфы.

– Да, сэр. Потому что они бестолковы. Не то что вы, сэр.

– Мы располагаем вычислительной мощью Гекса, – напомнил Думминг. – Думаю, мы можем перенести его в этот мир.

– М-м… да, – сказал Ринсвинд. – Но сначала нам нужно сделать мир таким, чтобы он смог сюда перенестись. Над этим придется потрудиться. Может, даже немного попутешествовать. В прошлое… на тысячи лет…

Костер освещал стены пещеры. Волшебники сидели по одну его сторону на каменном выступе, который возвышался над зарослями кустарника. По другую находились люди Вонючей пещеры.

Пещерные люди смотрели на волшебников с чувством, похожим на восхищение, но это было лишь оттого, что они никогда не видели, чтобы люди ели таким способом. Чудакулли считал, что те, кто принесет внушительные запасы еды, будут радушно приняты в любом месте, хотя остальные волшебники восприняли слова аркканцлера просто как отговорку, чтобы смастерить грубый, но годный лук и радостно истребить как можно больше диких животных.

К этому времени от диких животных остались в основном объедки. Волшебники страдали от отсутствия лука, соли, перца, чеснока и – в случае Ринсвинда – картошки, но, по крайней мере, мяса было вдоволь.

Уже две недели они занимались тем, что обходили пещеры по всему континенту. Они начинали к этому привыкать, по-прежнему остро стояла лишь проблема с туалетом.

Тем не менее Ринсвинд сидел на некотором расстоянии от огня вместе с человеком, державшим в руках обгоревшую палку.

Хорошее знание языков было здесь не столь важным навыком, как умение втолковывать что-либо собеседнику. Но Обгоревшая палка схватывал на лету, да и у Ринсвинда уже имелся некоторый опыт. Диалог состоял из интонаций и отдельных звуков, опирающихся на ворчание и сопровождающихся жестами. Перевод был примерно следующим:

– Ладно, рисование угольком ты уже освоил, теперь позволь мне обратить твое внимание на вот эти красители. Это бе-е-елый, совсем простой, кра-а-асный, как кровь, же-е-елтый, как э-э… яичный желток. Щелк-щелк-цок-цок? А этот блекло-коричневый цвет давай пока называть цветом детской неожиданности.

– Хорошо, Остроконечная шляпа, – читалось в полном энтузиазма кивке.

– Тогда слушай важный совет. Об этом мало кто знает, – сказал Ринсвинд. – Берешь животных, ага, которых ты уже пытался нарисовать, молодец, но теперь «раскрашиваешь» их. Тут придется хорошенько постараться. Тебе поможет разжеванная палочка. Видишь, как я аккуратно размешиваю краски и у меня получается определенное, э-э, необъяснимое нечто?