Наулака: История о Западе и Востоке
Шрифт:
Махараджа выпил бокал до дна и, вытирая пену с бороды, произнёс извиняющимся тоном:
— Все это не для глаз политических агентов, но вы, сахиб, истинный друг нашей страны. Поэтому я от вас и не прячусь. Хотите, вам приготовят такой же коктейль?
— Благодарю вас. Но я приехал сюда не за этим. Я приехал сказать вам, что махараджа очень болен.
— Мне говорили, что у него небольшая лихорадка, — сказал король, откидываясь в кресле. — Но он находится под присмотром мисс Кейт, и она его вылечит. Просто небольшая лихорадка, сахиб Тарвин. Выпейте со мной.
— Небольшая, черт побери?
— Ну так это от английских лекарств, — сказал махараджа, вкрадчиво улыбаясь. — Я тоже однажды сильно разболелся из-за них, и пришлось обратиться к туземцам-хакимам. Вы всегда говорите забавные вещи, сахиб Тарвин.
Огромным усилием воли Тарвин подавил вспышку гнева; похлопывая себя кнутом по сапогу, он произнёс внятно и отчётливо:
— Я пришёл сюда не для того, чтобы забавлять вас. Мальчуган сейчас у мисс Шерифф. Его туда привезли больным: кто-то во дворце пытался отравить его коноплёй.
— Это бханг! [18] — произнёс махараджа с глуповатым видом.
— Я не знаю, как у вас называется это блюдо, но я точно знаю, что его отравили. И если бы не мисс Шерифф, он уже умер бы — вы понимаете, ваш первенец уже был бы мёртв. Его отравили, слышите вы, сахиб махараджа? — и отравил его кто-то во дворце.
— Он просто съел что-то несвежее и заболел из-за этого, — сказал король угрюмо. — Мальчишки всегда наедятся какой-нибудь дряни. О боже! Да никто и пальцем не посмеет тронуть моего сына.
18
Бханг (инд.) — индийская конопля, из которой изготовляют наркотики.
— А что бы вы сделали, чтобы помешать этому?
Махараджа приподнялся, и красные глаза его гневно засверкали.
— Я бы привязал того человека к передней ноге моего самого большого слона и убил бы его ещё до захода солнца!
После этого он перешёл на родной язык и стал в бешенстве перечислять все те ужасные пытки, которые хотел бы применить, но на которые по закону не имел права.
— Я сделаю это с каждым, кто осмелится тронуть его, — заключил он.
Тарвин недоверчиво усмехнулся.
— Знаю я, что вы думаете, — горячился король, обезумев от вина и опиума. — Вы думаете, что раз здесь правит английское правительство, то я могу судить только по закону? Чушь! Мне дела нет до законов, записанных в книгах. Разве стены моего дворца поведают кому-нибудь о том, что я здесь творю?
— Нет, они никому ничего не расскажут. А если бы заговорили, рассказали бы вам о том, что верховодит здесь женщина, которая живёт во дворце.
Смуглое лицо махараджи стало серым. И тут он снова взорвался и закричал хрипло:
— Да что я, король или горшечник, что дела моего зенана [19] вытаскиваются на белый свет всякой белой собакой, которой вздумается облаять меня? Подите вон, не то мои слуги вытолкают вас взашей, как шакала.
— Отлично, — спокойно произнёс Тарвин. — Но какое отношение это имеет к принцу,
— Будь проклят тот день, когда я позволил миссионерам приехать сюда! Но тот день, когда я не выгнал вас отсюда, хуже стократ.
19
Зенана — женская половина в доме.
— Вовсе нет. Я здесь для того, чтобы охранять махараджу Кунвара, и я буду охранять его, что бы ни случилось. А вам бы хотелось, чтобы ваши женщины убили его.
— Сахиб Тарвин, да понимаете ли вы, — что говорите?
— Если бы не понимал, то ничего и не сказал бы. У меня есть все доказательства.
— Но когда кто-то пытается отравить кого-то, то доказательств нет и не может быть, особенно если яд дала женщина! Здесь придётся судить по подозрению, а по английским законам убивать по подозрению — крайне жестоко и нецивилизованно. Сахиб Тарвин, англичане отобрали у меня все, о чем мечтает настоящий раджпут, и я, как и другие, маюсь от бездействия, точно конь, которому не дают побегать на воле. Но здесь я, по крайней мере, господин!
Он махнул рукой в сторону зелёных ставен и заговорил, понизив голос, снова опускаясь в кресло и закрывая глаза.
Тарвин смотрел на него с отчаянием.
— Никто не посмеет — никто, — бормотал махараджа слабеющим голосом. — А что же касается того, другого, о чем вы говорили, — это не в вашей власти. Клянусь Богом! Я раджпут, и я король. И я не разглагольствую о том, что происходит за занавесями.
И тогда Тарвин призвал себе на помощь все своё мужество и заговорил.
— Я и не хочу, чтобы вы разглагольствовали об этом, — сказал он. — Я просто хочу предупредить вас насчёт Ситабхаи. Это она травит принца.
Махараджа вздрогнул. Чтобы европеец осмелился назвать королеву по имени! Это само по себе было достаточно оскорбительно, и на его веку такого не бывало. Но чтобы европеец, стоя посреди двора, во всеуслышанье бросал королеве таксе обвинение — это вообще выходило за всякие рамки. Махараджа только что пришёл от Ситабхаи, которая убаюкивала его своими песнями и нежностями, предназначенными ему одному; и вот перед ним стоит этот худой иностранец и нападает на неё со своими подлыми обвинениями. И если бы не опиум, то в припадке гнева махараджа набросился бы на Тарвина, который спокойно говорил:
— Я могу представить доказательства того, о чем говорю, полковнику Нолану.
Махараджа уставился на Тарвина заблестевшими глазами, и Нику на мгновение показалось, что сейчас его хватит удар, но оказалось, что это вино и опиум с новой силой подействовали на него. Махараджа что-то сердито проворчал. Голова его упала на грудь, слова замерли на устах, и он, тяжело дыша, обмяк в кресле и ни на что больше не реагировал.
Тарвин подобрал вожжи и долго молча смотрел на пьяного короля, а в это время за ставнями шум и шорох сначала усилились, а потом затихли. Затем Ник развернул лошадь и в раздумье въехал под арку, ведущую из дворца.