Наваждение
Шрифт:
Трапп присел на диван и сделал глоток виски. Жадный сукин сын на другом конце провода ждет, явно ждет, когда Трапп перезвонит и предложит больше. Да скорее в аду снег выпадет! Трапп знает, почем такая работа, и — а это еще важнее! — знает, где нанять другого работника, поопытнее, если вдруг какие-то колесики перестанут крутиться…
Тут позвонили в дверь.
Трапп позволил себе улыбнуться. Он снова взглянул на часы: две минуты. Только две минуты с того момента, как зазвонил телефон. Значит, сукин сын решил поговорить.
Опять позвонили.
Трапп не спеша поставил бокал. Пусть теперь мерзавец подергается, его черед. Может, даже удастся сбить цену. Такое и прежде случалось.
Звонок зазвонил в третий раз. Трапп поднялся, провел пальцем по тонким усикам и направился к двери. Распахнул.
И в удивлении отшатнулся. В дверях стоял не гнусный слизняк, которого он ожидал увидеть, а какой-то высокий мужик — глаза темные, красивый, как кинозвезда. На нем был длинный плащ, слегка затянутый поясом. Трапп понял, что совершил серьезную ошибку: не нужно было открывать. Однако не успел он захлопнуть дверь, как гость шагнул вперед и сам ее закрыл.
— Мистер Трапп?
— А вы кто такой?
Вместо ответа высокий двинулся вперед так резко и решительно, что Траппу пришлось отступить. Испуганные шпицы, поскуливая, убежали в спальню.
Вошедший оглядел Траппа с головы до ног, причем глаза его блеснули — от волнения или злости?
Трапп сглотнул. Он понятия не имел, зачем явился гость, но какой-то инстинкт самосохранения, шестое чувство, которое он развил за годы игр с законом, подсказывало ему: он в опасности.
— Что вам нужно? — спросил Трапп.
— Меня зовут Эстерхази, — ответил тот. — Ничего не напоминает?
Траппу напоминало, и еще как. Тот тип, Пендергаст, тоже называл это имя. Хелен Эстерхази-Пендергаст.
— Впервые слышу.
Гость резким движением развязал пояс, и плащ распахнулся, открыв ружье с обрезанными стволами.
Трапп отпрянул. В крови у него взыграл адреналин, а время словно замерло. Как завороженный, он не мог отвести взгляда от оружия; приклад черного дерева покрывал резной орнамент.
— Постойте, — сказал он. — Погодите… не знаю, в чем дело, но можно же договориться. Я разумный человек. Скажите, в чем дело.
— Речь о моей сестре. Что вы с ней сделали?
— Ничего! Ничего, мы просто поговорили.
— Поговорили? — Эстерхази улыбнулся. — О чем?
— Да ни о чем. Ничего особенного. Вас Пендергаст послал? Я уже рассказал ему все, что знаю.
— А что вы знаете?
— Она хотела посмотреть на картину. В смысле — на «Черную рамку». Сказала, у нее есть теория.
— Теория?
— Не помню я. Правда, не помню. Это же давно было. Поверьте, пожалуйста.
— Я хочу знать про теорию.
— Да я бы рассказал, если бы помнил!
— Вы точно больше ничего не знаете?
— Клянусь, это все, что я помню, все!
— Спасибо.
С жутким грохотом один из стволов изрыгнул дым и пламя. Траппа приподняло, бросило назад и со страшной силой ударило об пол. В груди у него все отнялось, но было совершенно не больно, и на миг возникла сумасшедшая надежда, что Эстерхази промахнулся… И тут Трапп увидел свою разорванную грудь. Словно издалека он смотрел, как стрелок — какой-то слегка расплывчатый, нечеткий — подошел и встал над ним. От его очертаний отделился длинный контур стволов и повис над головой Траппа. Трапп хотел крикнуть, но вдруг почувствовал в горле странное приятное тепло… и голос у него пропал.
А потом опять раздался страшный грохот, полыхнул огонь, и больше ничего не стало.
39
Нью-Йорк
Несмотря на ранний час — четверть восьмого утра, — в отделе убийств кипела работа: там вносили в базу случившиеся ночью убийства — умышленные и непредумышленные, собирались кучками — обсудить, как идут дела с расследованиями.
Капитан Лора Хейворд составляла очередной, на редкость подробный ежемесячный отчет комиссару, которого недавно перевели из Техаса с повышением — приходилось прилагать массу усилий, чтобы ввести его в курс дел.
Дописав и сохранив документ, Лора взялась за свой остывший кофе — за отчетом она просидела больше часа. Как только Лора поставила чашку, у нее зазвонил сотовый телефон — личный, не служебный. Номер его знали только четыре человека: ее мать, сестра, семейный адвокат и Винсент д’Агоста.
Хейворд посмотрела на номер, высветившийся на дисплее аппарата. Будучи ярой поборницей дисциплины, на личные звонки в служебное время она не отвечала. Однако сейчас затворила дверь кабинета и быстро открыла крышку телефона.
— Алло?
— Лора, — раздался в трубке голос д’Агосты. — Это я.
— Винни! Все в порядке? Ты вчера не позвонил, и я немного волновалась.
— Все нормально, извини. Просто вчера… пришлось туговато.
Хейворд села за стол.
— Расскажи.
После небольшой паузы д’Агоста сказал:
— Мы нашли «Черную рамку».
— Ту самую картину?
— Да. По крайней мере, я так думаю.
Особой радости в его голосе не слышалось. Скорее раздражение.
— И где нашли?
— Не поверишь — она была замурована за стеной подвала в магазине пончиков.
— Как же вы ее добыли?
Опять пауза.
— Проломили стену.
— Проломили?
— Ага.
В голове Лоры зазвенел сигнал опасности.
— И как — прокрались туда ночью?
— Нет, вчера после обеда.
— Дальше.
— Все спланировал Пендергаст. Мы прикинулись строительными инспекторами, и он…
— Так, я передумала. Ничего не хочу знать. Давай с того места, как картина оказалась у вас.