Наваждение
Шрифт:
– Иногда. – И он придвинулся к ней поближе на обитой плюшем банкетке. – Я не хотел бы говорить о себе. Я хотел бы услышать как можно больше о вас.
Мало кто был бы способен устоять перед подобным предложением, и Кэтрин почувствовала, как поддается его обаянию и как слабеют доводы ее собственного рассудка сдабривать лившийся с его уст сироп изрядной порцией соли. И в самое краткое время он уже был посвящен во все подробности ее жизни, хотя осторожности не распространяться по поводу полученного наследства ей все же хватило. Однако, судя по всему, Адриену было знакомо имя Финна Керригана.
– Так вы знали его? – Кэтрин вся подалась вперед,
– Отчасти. Он не был принят в нашем кругу – с ним поддерживали только деловые отношения. К тому же он столкнулся с захватчиками. Настоящий прохвост.
– Эта война была такой ужасной?
Ей захотелось утешить его, развеять грусть, исказившую его черты, и, как это ни смешно, она даже почувствовала себя в какой-то степени виновной в предательстве Керригана. Видимо, так сказался ее британский патриотизм, хотя она в жизни не встречала этого своего земляка, да и война проходила в тысячах миль от Англии.
– Я мало что запомнил. Новый Орлеан не выдержал долгой осады армией Союза и оттого не подвергался пожарам и грабежам. – И его плечи приподнялись в легком, небрежном пожатии. – Но я помню, как мне было обидно, что я больше не могу отправиться в Валлард.
– Валлард?
– Это наша плантация. Я никогда не забуду тот день, когда мама сообщила мне, что его разорили вражеские солдаты.
– Мне так жаль. – Невольно она положила руку ему на локоть. – Но теперь там все восстановлено?
Он взглянул на нее, и лицо его вновь оживилось.
– Если вы не обидитесь, давайте сменим тему беседы. Мы приспособились, вот и все. Люди вообще живучи, как вы, наверное, могли убедиться и на собственном опыте.
– Мистер Керриган не пострадал в результате войны – так говорил мне полковник Деламар.
Подвижный рот Адриена сложился в презрительную ухмылку: энергично взмахнув своими холеными руками, он произнес:
– У мистера Керригана для этого было слишком много денег, которые он вложил в огромное количество предприятий, – и в результате разбогател еще больше во время послевоенного бума. Стоило здесь объявиться янки, и он уже завел с ними шашни и принимал их в Бовуар-Хаусе.
– Это вас возмущает? – И снова ощущение вины. «Может быть, мне стоит сделать пожертвование на нужды осиротевших во время войны детей», – подумала она, прежде чем здравый смысл поборол это вздорное чувство. – Она не может отвечать за дела умершего, чужого человека.
– Я же говорил, что был совсем мальчишкой. Но это ужасно возмущало маму и остальную старую гвардию.
– И вашего отца?
– Он умер от удара – не смог перенести вести о том, что потерял Валлард.
«Мы так похожи», – подумала она. Ее сердце наполнилось сочувствием к этому юноше, который наделен красотой, обаянием, интеллигентностью, безупречным происхождением – а в глубине души оплакивает кончину отца, совсем как ока.
– Что я могу сказать? – прошептала она с повлажневшими глазами. – Я так хорошо понимаю вас. Не прошло ни дня, чтобы я ни вспомнила об отце, ни затосковала по нем, ни захотела услышать вновь его голос.
Он долго и внимательно смотрел на нее, а потом поднял руку и осторожно отер слезинку, выкатившуюся из-под ее ресниц.
– Моя милая мисс Энсон, как же вы добры! Я чувствую, что нам есть о чем поговорить, поговорить по-настоящему. Не найти ли нам для этого более спокойное место?
Не в силах устоять перед тем, что самый обаятельный джентльмен
– Здесь довольно тепло для такого позднего часа, – заметила Кэтрин.
– Это душистое и обволакивающее тепло, – прошептал он, нагнувшись к самому ее уху. – Словно кто-то живой обнимает вас. Ветерок ласкает вас и целует. Вы чувствуете это? – И он почти неслышно провел пальцем по ее обнаженному локтю.
Кэтрин понимала, что ей лучше всего отдернуть руку, убежать обратно в зал, подальше от этого обворожительного мужчины, но она была не способна пошевелить и пальцем. «Да я и не хочу, – подумала она. – Мне приятны его слова, его прикосновения, его внимание ко мне. Я хочу помочь ему избавиться от грусти. Ведь это именно то, чего я втайне искала всю жизнь – кого-то, кто нуждался бы во мне, верил мне, открыл бы мне свою душу».
– Это действительно приятно, – дрожащим голоском отвечала она.
– И непохоже на вечера в вашей английской деревне? – Его голос был едва слышен.
– Совершенно непохоже!
«Ох, миссис Даулинг, видели бы вы меня сейчас, – подумала она. – А Бет Карпентер была бы поражена, она бы чувствовала зависть и любопытство».
– В Англии часто идут дожди, – добавила она, стараясь говорить как ни в чем не бывало, словно не чувствуя, как его рука легла ей на плечо.
– Здесь тоже бывают дожди. Ужасные ливни, когда Миссисипи выходит из берегов и все превращается в хаос – иногда доходит до наводнений. Но вы приехали к началу лета, в самый приятный сезон, хотя и самый жаркий. Я припоминаю, как гулял с отцом по вечерам в Валларде, – смутный образ человека, которого я обожал. «Это твоя земля, сынок, – любил говорить он, – твое достояние. Ты должен как следует охранять ее и заботиться о ней и обо всех, кто от тебя зависит, как это делаю я». Но мне так и не представилась такая возможность.
– Все еще исправится, я уверена. – Она порывисто обернулась к нему с сияющим взором. В ее глазах мелькнула неясная мысль. – Вы хотели бы снова владеть своей плантацией?
– Конечно, но это безнадежно. Мы утратили практически все. О, мы довольно сносно живем в городском доме, но у нас ни за что не наберется достаточно средств, чтобы восстановить Валлард. Нет, мисс Энсон, лучше мне об этом и не мечтать.
– Возможно, я могла бы помочь вам, – нерешительно вымолвила она.
Он застыл и отодвинулся, взгляд его стал непроницаемым.
– Я не нуждаюсь ни в чьей помощи. И если этому суждено вообще когда-то случиться, то лишь благодаря моим собственным усилиям. Ладуры никогда не ставили себя в неловкое положение или в зависимости от кого бы то ни было.
Кэтрин отвернулась, проклиная себя. Он так горд, а она оскорбила его. Как бестактно, как грубо! После такой выходки он ни за что больше не станет с нею говорить.
– Я не хотела вас обидеть… простите неловкость иностранки, – прошептала она.
Он не сразу ответил, а с отсутствующим видом глядел вдаль. Она различала в сумраке его профиль: высокие скулы, римский нос, выпуклые губы, упрямый подбородок. Наконец он обернулся, слегка улыбаясь: