Наваждение

Монтегю Жанна

– Спи, дорогая. Вот – так хорошо. Крепко, крепко спи.

Деклан Уокер соскочил с лошади, бросил поводья стоявшему наготове слуге и направился к парадному входу. Он сильно опоздал к началу бала, причем сделал это намеренно. «Пусть она побесится, гадая, явлюсь я или нет, – думал он. – Пусть они все побесятся. Мне наплевать».

Выехав из «Ручья Делано», он выбрал самый краткий путь через болота. Он никогда не скучал: путешествуя по этой глуши, всякий раз на знакомой тропинке можно было обнаружить что-то новое, дающее пищу воображению. Трясина всегда была полна жизни, она росла и цвела в своей экзотической неподвижности.

А в сумерках становилась

еще лучше. С наступлением тьмы ее окутывала волшебная тайна.

Корявые кипарисы, словно древние колдуны, темнели среди тумана и пара, растопырив бесформенную массу корней вровень с поверхностью воды. К этим корням, словно к узловатым коленям, припадала более мелкая поросль. Были среди нее и видоизмененные карликовые деревья, напоминавшие Деклану ужасных троллей, и их более дальние родственники, похожие на калифорнийскую секвойю. Временами встречались миртовые деревья в великолепии краткого цветения, или черные ивы, или дикие ирисы и тигровые лилии радовали глаз. Он никогда не уставал проникать в тайны здешней флоры и фауны, считая себя в некотором роде властелином и ревниво относясь к попытке чужаков проникнуть сюда.

А тут еще эта выскочка из Англии пытается ему доказать, что это ее земля! Мало того, она фактически уже продалась Адриену Ладуру, одному из самых отвратительных молодых людей, которых ему приходилось встречать за свою жизнь! Им уже пришлось столкнуться на пароходе, возвращавшемся из Мемфиса: они резались в карты на протяжении всей той жаркой, душной ночи, и Деклан смог убедиться в том, что Адриен – мошенник. С этого момента война была объявлена. Ни одному человеку не удавалось обмануть Деклана Уокера и оказаться безнаказанным.

Он обогнул угол конюшни и увидел дом во всем его великолепии. Изящный, красивый – настоящий дворец палладина. Во всех окнах горел свет, лившийся на террасы и аллеи. С того места, где он стоял, была видна и башня павильона, и то, что именовалось минаретом. Деклан задержался под густым бананом, закурил сигару и принялся незаметно наблюдать за окружающими. Мужчины в вечерних костюмах прогуливались по галереям и широким лестницам, под руку с дамами, облаченными в роскошные бальные платья. Между ними сновали чернокожие слуги. Нигде не было видно Кэтрин Энсон.

Деклан иронически скривил рот. Какая идиллия – даже теперь, когда Юг поставлен на колени и едва сумел выжить! «На что же это было похоже в их золотой век?»– гадал он. Какая-то часть его души иногда сожалела о том, что ему не пришлось родиться на полвека раньше в семье какого-нибудь плантатора. Он не мог оставаться равнодушным к тому ощущению избранности, которое с первых дней поселялось в душах даже таких негодяев, как Адриен Ладур.

Прапрадед Деклана в восемнадцатом веке перебрался в Нью-Йорк из английской части Канады. Согласно семейным архивам, тщательно хранимым в особняке Уокеров на Лонг-Айленде, их предок был искателем приключений, которому пришлось в свое время с удвоенной поспешностью покинуть родные края. Отпрыск знатной нормандской фамилии, он оказался черной овцой в стаде из-за своего неуемного авантюризма, который вместе с его генами унаследовал его прямой потомок – Деклан. Он сколотил себе состояние на торговле пушниной и осел в огромном суетливом порту на Атлантическом побережье. Там он женился на дочери весьма респектабельных родителей и под конец жизни стал добропорядочным гражданином – что часто случается с людьми грубого и необузданного темперамента, когда годы и возраст берут свое.

В детские годы Деклан, второй сын в семье, собирался пойти по стопам отца и заняться торговлей, он не помышлял об ином поприще. Его отправили в колледж, но он редко появлялся в классах, став предводителем

юных разбойников, в чьих ветреных головах угнездилось весьма своеобразное представление о правосудии, так что им казалось, что против них настроен весь свет. Разыгравшаяся война между Севером и Югом показалась ему даром небес: он немедленно записался волонтером и в восемнадцать лет был произведен в офицеры. Он отправился на войну, полный горячего патриотизма и в надежде снискать себе славу. С войны он вернулся, утратив и то и другое.

Когда наконец был подписан мир и поезд с демобилизованными солдатами прибыл на вокзал в Нью-Йорке, его встретил отец, который ужасно постарел и был сломлен горем. Старший брат, Бретт, погиб под Гетисбергом, и отец умолял Деклана занять его место в семейном бизнесе. Деклан мягко, но решительно отказался.

Может быть, он бы повел себя по-иному, если бы Бретт умер естественной смертью, но никому не суждено было вернуться таким же, как прежде, из той мешанины страха, отчаянной храбрости, невообразимого безумия и жестокости, которые именовались войной. Он видел множество людей, умиравших в жестоких муках, он многих убивал сам, он насмерть ругался со своими командирами, отдававшими бестолковые приказы, он под угрозой расстрела удерживал своих подчиненных от мародерства и спас от насилия не одну насмерть перепуганную леди-южанку. Он прошел настоящее крещение огнем, и хотя многие из его однополчан не выжили в кровавой мясорубке, сам Деклан вышел из нее с волей, закаленной крепче булатной стали.

Он знал, что его мать была потрясена этими метаморфозами, его жестокими и циничными понятиями о добре и человечности. Она не могла найти общий язык с этим грубым солдатом с горящим взором, который даже не пожелал остаться на устроенный в честь его возвращения прием и задержался в родном доме настолько, чтобы успеть принять ванну и сменить истрепанный мундир на новый костюм, в котором он поднялся на борт первого же парохода, идущего обратно на Юг. Ей не дано было понять, что там он оставил незаконченное дело – дело восстановления той поруганной земли, которую он собственноручно помогал разорять. Ну кто же, кроме него, должен был теперь этим заниматься?

Слушая звуки музыки, доносившиеся из окон «Края Света», он мрачно ухмыльнулся сам себе. Высокие материи? Дерьмо! Он явился сюда, ведомый лишь одним желанием – жаждой наживы. Он не упустил золотой возможности приобрести по дешевке землю и построить на ней собственную империю – из праха, в который сам поверг Луизиану.

И он построил ее – заплатив годами изнурительного труда, пройдя через трудности и разочарования, он сделал эту речную долину своим родным домом. Он побывал во всех городах по берегам Миссисипи, он водил тяжелые баржи, всегда доставляя груз вовремя и заслужив репутацию грубого, но неплохого парня, который никогда никого не продаст, не нарушит данного слова и не обманет.

Конечно, никто не назвал бы его ангелом – он увлекался азартной игрой, постоянно встревал в драки и путался с проститутками, чтобы унять порывы своей горячей натуры. Любовь не входила в его жизненные расчеты. Он слишком часто видел, как в эту ловушку попадались другие мужчины, и не собирался позволить случиться чему-нибудь с собой. Зачем подвергаться излишнему риску? Если он влюбится, он может пострадать от любви. Если он женится, жена может умереть, забрав с собою в могилу и их детей. Жизнь – слишком жестокая вещь. И он достаточно испытал в ней горя, особенно в тот день, когда ему сообщили, что Бретта разорвало на части снарядом. И он поклялся себе, что никогда и никого не подпустит близко к своей душе. Так он надеялся избежать повторения жестоких мучений из-за утраты любимого человека.