Навсегда
Шрифт:
— Последний раз я видел Лили в сорок девятом году. — Его чашка наконец звякнула о блюдце.
— Вы точно помните?
— Разумеется. К тому времени Лили уже стала леди Хью-Коукс, и ее муж был очень влиятельным человеком. Видите ли, фрейлейн Фишер, после войны союзники некоторое время запрещали мне выступать. Именно сэр Кеннет уладил все это дело и организовал мне работу — первую после войны. Это было в сорок седьмом. — Олендорф помолчал. — Я отчетливо помню все, что связано с Лили и сэром Кеннетом. Я обязан им всем, чем обладаю сегодня. Власть. Известность.
— Достаточно обязан, чтобы помочь Лили исчезнуть? — тихо спросила Стефани.
— Простите? Боюсь, я не совсем вас понял, фрейлейн.
— Значит, вы не верите, что она все еще жива, что ее смерть была инсценирована?
Он подался вперед.
— Что вы хотите сказать, фрейлейн?
— Я ничего не хочу сказать. Я просто спрашиваю, не встречались ли вы с Лили Шнайдер после сорок девятого года?
Олендорф сложил руки на столе. Она слышала его дыхание, которое вдруг стало частым и тяжелым.
— Не хотите ли вы сказать… нет, это невозможно. Лили умерла. Я присутствовал на ее похоронах. Что дает вам основания намекать, что она жива?
— Потому что у меня есть некоторые доказательства…
— Доказательства! — перебил Олендорф, воздев руки к небу. — Боже мой! Неужели вы не понимаете, что, будь она жива, я бы первый знал об этом? Разве вам не известно, что мы были самыми близкими друзьями? Музыка сблизила нас больше, чем любовников. — Он откинулся назад, не отводя от Стефани глаз. — Никто из нас и шагу не ступал, не получив согласия другого. И вы говорите о доказательствах?
Стефани не отвечала. Положив ручку и блокнот, она потянулась за портфелем. Взяв его на колени, она достала оттуда портативный магнитофон.
— Пожалуйста, фрейлейн, — Олендорф махнул рукой в сторону магнитофона. — Надеюсь, вам сообщили, что интервью не может быть записано на пленку.
— Конечно, маэстро, — успокоила его Стефани. — Я только хочу продемонстрировать вам свое доказательство.
— Очень хорошо, — кивнул маэстро.
Стефани вспыхнула, почувствовав его снисходительную улыбку, и резко нажала на кнопку «пуск».
Сначала была тишина, потом послышалось шипение. За ним последовали неотчетливые голоса, а затем тихие звуки фортепиано. Через шесть секунд Стефани выключила магнитофон.
— Вы узнаете пианиста, маэстро?
— Да-да, — ответил раздраженно Олендорф. — Губеров. Скорее всего, он: это его манера. Знающий человек сразу определит, что у него ограниченная подвижность пальцев, вызванная артритом.
— Браво, маэстро! — прошептала Стефани.
— Фрейлейн, для чего все это?
— Через минуту вы поймете, обещаю.
Снова раздались звуки фортепиано. И внезапно звенящий хрусталем голос, чистый, как только что выпавший снег, запел:
Was ist Silvia, saget an, Dass sie die weite Flur preist?— Лили? — хрипло прошептал Олендорф. — Не может быть.
Стефани не отрывала от него глаз. Он сидел совершенно неподвижно. Она видела, как краска уходит с его лица, она почти ощущала пронзившую его физическую боль. Но она никак не ожидала того, что случилось потом.
Внезапно его рука вылетела вперед. Магнитофон, сбитый ударом его кулака, полетел на пол. Она попыталась поймать его, но не успела. Магнитофон упал на каменный пол, однако продолжал свое:
— Dass ihr alles Untertan. Ist sie sch"on und gut dazu? Reiz labt wie milde Kindheit… [6]Олендорф вскочил так резко, что его стул, отлетев, опрокинулся.
— Остановите! — прошептал он. — Боже мой! Остановите, перестаньте, прекратите. — Он зажал ладонями уши.
6
Стефани не сводила с него пристального взгляда.
— Это она? Это Лили?
— Остановите эту чертову машину! — закричал Олендорф.
Стефани откинулась на спинку стула. Теперь, когда он передвинулся со своего места, ей хорошо было видно его лицо — искаженное, вновь красное от ярости, оно было страшным.
— Вы сумасшедшая! — закричал он и яростно пнул магнитофон. «Сони» отлетел в сторону, как футбольный мяч, но по-прежнему не замолкал, словно дразня маэстро.
— Она мертва! — Жилы выступили на его шее. — Зачем вы притащили сюда эту фальшивку? Отвечайте! Разве я недостаточно настрадался? Зачем вы будите мертвых? Это часть…
Внезапно из его горла вылетел сдавленный крик. Как марионетка с отпущенными вдруг нитями, он сделал неуверенный шаг назад, потом еще, и еще. Бледные аристократические руки потянулись к горлу, пытаясь ослабить воротник, плотно стянутый на шее.
— Маэстро! — Стефани вскочила.
А из магнитофона неслись сладкие, дразняще-прекрасные звуки, безразличные к тому, что происходило на террасе.
Фон Олендорф пошатнулся, и Стефани едва успела подхватить его. Она опустила маэстро на прохладный каменный пол. Его лицо было сведено судорогой.
Боже! Он умирает!
— Фрау Людвига! — закричала Стефани. Затем, наклонившись к маэстро, стала приговаривать: — Все нормально, с вами будет все в порядке. — Она расстегнула воротник рубашки. — Ну вот, так лучше, правда?
Щелкнула дверь, послышался быстрый стук каблуков.
— Маэстро! — закричала фрау Людвига. — Боже мой! Она опустилась на колени возле лежащего хозяина.