Навстречу солнечному ветру
Шрифт:
Высунув мокрый палец, начинаю сильнее тереть клитор, рисуя подушечками огненные сферы. Вокруг не остается ничего, кроме изнывающей от возбуждения точки под моими пальцами.
О боже. Да. Пожалуйста.
Моя голова мечется на постели, а пульс все сильнее стучит в ушах. Удовольствие, хлынув мощной волной, застает меня врасплох.
– А-ах, – шепчу я на выдохе и через секунду кончаю, подавив рвущийся наружу стон.
И мне сейчас безумно-безумно хорошо.
Утомленная сладким оргазмом, я проваливаюсь в сон, не в силах натянуть обратно трусики.
А
Это было не в первый раз, когда я думала о Тайлере и прикасалась к себе, воображая, что он делает с моим телом. Но теперь я чувствую себя настоящей извращенкой и лгуньей. Вместо того, чтобы проводить время со своим парнем, я сбегаю от него, а потом целуюсь с другим и фантазирую о том, кому два года до меня не было дела.
Не понимаю, зачем он это начал, и почему я не послала его ко всем чертям. Всего на миг мне показалось, что вернулся тот самый парень с грустными глазами и широкой улыбкой, без которого я не могла прожить ни дня, без которого мне не хватало воздуха. Но все изменилось. Мы изменились, и нас прежних давно унесло злым холодным ветром. Теперь мне не хватает воздуха рядом с ним.
Вчера я делала что угодно, только бы не прокручивать в голове минуты, проведенные с Тайлером. Я не должна была допускать этого, но джин уже вылетел из бутылки. То, что я так отчаянно пыталась похоронить в своем сердце, снова плещется и наполняет меня ядовитым восторгом.
На испанском пропускаю мимо ушей половину объяснения и даже не слышу, как мисс Мендоза просит меня что-то прочесть из учебника. Спенс тычет мне в спину карандашом.
– Por qu'e no me escuchas? (исп. Почему ты меня не слушаешь?) – строго спрашивает мисс Мендоза и повторяет просьбу.
– Disc'ulpeme (исп. Извините), – бормочу я и судорожно листаю учебник. – Presente de indicativo. Выражает конкретное действие, происходящее в момент речи, – зачитываю, преисполненная наигранного энтузиазма. – Употребляется со следующими обстоятельствами времени: ahora – сейчас, en este momento – в этот момент.
– Gracias, – кивает мисс Мендоза и продолжает объяснение. А я ловлю на себе озадаченный взгляд Калеба и натянуто ему улыбаюсь.
Сейчас меня тошнит от себя самой. Я целовалась с Тайлером в то время, когда ни о чем не подозревающий Калеб спал в одиночестве.
У нас ничего не было. Я снова его продинамила. Просто не смогла пойти дальше. Но, если откровенно, то и не хотела. Калеб думает, что я наивная и неопытная, что мне нужно время, чтобы привыкнуть к нему. Но правда хуже. Я не хочу близости с ним, потому что по-прежнему желаю прикосновений и объятий другого. Ничего не могу с собой поделать. А еще становится все сложнее игнорировать уколы совести, которая понукает меня перестать использовать Калеба и признаться ему, что у нас ничего не выйдет. Пора с этим что-то делать. Угрызения совести – не то, что должна испытывать девушка рядом с парнем.
И Калеб не слепой, рано или поздно он потребует объяснений. И что мне ему сказать? Что оставила его и ушла бродить в надежде встретить того, кому
С Тайлером все ещё сложнее. Любовь, которая должна была перейти в ненависть, так и осталась любовью, пусть и неправильной. Это чувство проникло мне в кровь, и его уже ничем не вытравить.
Какая же я жалкая, если продолжаю на что-то надеяться. А ведь я продолжаю…
Отсидев основные занятия, направляюсь в редакцию школьной газеты, чтобы отобрать снимки для статьи о “Ярмарке научных идей”.
От Калеба приходит сообщение. Он спрашивает, какой у меня урок, и я пишу ему, где нахожусь. Мы договариваемся встретиться в фойе у кофейного автомата через час.
Закончив раньше, я выключаю компьютер. На выходе из редакции, на мой телефон приходит сообщение с незнакомого номера.
Пробежав взглядом по тексту, я хлопаю глазами, уставившись в экран. Затем снова перечитываю.
“Приветик, Дилан Янг, все играешь в Лоис Лейн? Статья о “Ярмарке научных идей”? Да это просто глоток свежего воздуха в журналистике”
Улыбнувшись, быстро набираю сообщение:
“Кто это?”
Ответ приходит незамедлительно.
“Ни за что не догадаешься”
О том, над чем я работаю, знали несколько человек из редакции, а также Спенс и Калеб. Но подобная ерунда совсем не в стиле Калеба. Он слишком интеллигентен и с фантазией у него неважно. Другое дело – Джекс. Мой старший брат чемпион мира по розыгрышам и приколам. В прошлом году он прочел мое интервью с нашим директором, мистером Райтом, а затем позвонил мне с номера одного игрока из своей команды и представился звездой порнхаба, предложив помощь в написании статьи по профориентации. Но Джекс сейчас за тридцать миль, в колледже, и ему не может быть известно, где я и чем занимаюсь. Остается только Спенсер.
Блокирую экран, припоминая, что у нее сейчас социология этажом выше, и устремляюсь по коридору к выходу на лестницу. В полотнах дверей большинства школьных кабинетов есть вертикальные стеклянные вставки, которые дают возможность подглядеть за тем, что происходит в классе.
Достигнув нужного кабинета, я осторожно приближаю лицо к окошку и нахожу взглядом Спенс. Она сидит в среднем ряду за второй партой. Темно-русая челка свисает на нос, а кончик ручки вырисовывает в воздухе узоры, пока Спенс записывает что-то в тетрадь. Мистер Уинслоу, наш историк и преподаватель общественных наук, при помощи маркера строит на доске многоуровневую схему.
Я усмехаюсь. Сейчас и проверим, насколько Спенсер Оушен действительно увлечена темой урока.
Напечатав сообщение, я не свожу с нее взгляда.
“Ладно. Сдаюсь. И кто ты? Я тебя знаю?”
И жду, когда она отвлечется от работы, чтобы тайком под партой напечатать мне сообщение, но Спенс продолжает переносить схему с доски в тетрадь. А мой телефон вибрирует в ладони.
“Я тебя знаю”
Мне почему-то становится не по себе, когда спины касается прохладный поток воздуха. Чувствую, как волоски встают дыбом под тонкой блузкой. Я резко оглядываюсь, но коридор пуст.