Навуходоносор II, царь Вавилонский

Арно Даниель

Источники противоречиво говорят о дальнейшей судьбе старого паря (ему тогда было около семидесяти пяти лет). Кажется, Кир пощадил его, назначив местом жительства Карманию — далеко на юго-востоке, на Иранском нагорье. В поступке нового «царя Вавилона и всех стран», конечно, было больше политического расчета, чем гуманности. Ведь ему надо было завоевать общественное мнение — и жителей Месопотамии, и царей империи с их придворными.

И действительно, Кир овладел Вавилонией только благодаря силе своего оружия. Естественно, право победителя в войне на Ближнем Востоке подразумевалось само собой: все признавали этот факт, какие бы чувства при этом ни испытывали. Набонид представал виноватым уже потому, что был побежден и потерял в сражении наследника.

Вполне вероятно, что вавилоняне — в частности, клирики «Дома под высокой кровлей» — были настроены в пользу персидского царя; но в источниках

ничто не указывает на то, что в падении Набонида они сыграли какую-то роль. Ниспровержение Вавилонии задумали и осуществили персы и никто другой. Жрецы Мардука не вступали с Киром в заговор против своего царя. Они даже не противились намерениям Набонида. На взгляд автора «Памфлета», Набонид выступил с возмутительными и бессмысленными речами; но при этом его ошеломленная аудитория молчала. Жрецы в Вавилонии всегда, искони были абсолютно покорны политической власти. Ведь «царство» входило в ту сотню архетипов, которые начиная с III тысячелетия, а то и раньше служили для интеллектуалов основой и сутью цивилизации. Эта аксиома глубоко впиталась в умы. Клирики безоговорочно признавали власть царя, хотя и не всегда считали себя обязанными благоговеть перед ним, и спокойно приспосабливались к сильной, как у Навуходоносора и Набонида, царской воле. С другой стороны, общество — а на практике царь — должно было печься о благоденствии храмов, но с соблюдением условия, что сами миряне благочестиво воздержатся от входа в храмовую ограду.

В такой ли степени вавилонское общественное мнение было расположено к новой власти, как пыталась это внушить она сама? Очевидно, у богословской концепции Набонида всё же были сторонники. Сам эконом храма Мардука обратился в новое учение. Только ли из угодливости, как уверяет автор «Памфлета»? Тут мы не обязаны ему верить.

Кир, со своей стороны, счел необходимым дискредитировать низложенного владыку. Он издал политическую декларацию на вавилонском языке. В этом «цилиндре Кира» отражена точка зрения клира Мардука и в целом жителей Вавилона. Об остальной стране сочинитель, кажется, почти ничего не знает. Чтобы скрыть свое незнание фактов, не относящихся к столице, он берется по поведению Набонида в Вавилоне и его храме судить о том, как царь относился ко всем прочим святилищам стольных городов. Богословское переосмысление событий последних лет встало на повестку дня. И персидский владыка представил следующее оправдание своим прошлым и настоящим делам: Мардук, именно Мардук избрал его из всех государей, чтобы положить конец тяжкой смуте. Сам он и его войско ничего плохого не сделали ни храму бога, ни всему Вавилону. Он поступал перед лицом Мардука согласно донабонидовой традиции, как настоящий вавилонский царь. Стольные же города были довольны возвращением статуй своих богов, ведь на деле их пребывание в столице обернулось изгнанием. Горожанам совсем не нравилось, что божества покидали их, и Кир хорошо знал об этом недовольстве. И все же его заявления слишком хорошо просчитаны, чтобы не предполагать за ними не столь однозначное положение дел. Впрочем, население всей Вавилонии — и шире, всей империи — покорилось; в этом, справедливости ради, надо отдать Киру должное.

Людям того времени покоряться было нетрудно — они и не почувствовали никаких перемен, а тем более потрясений в жизни; лишь царь-победитель занял место побежденного, что на протяжении тысячелетий в Вавилонии случалось то и дело. Нотариусы стали датировать свои акты от правления нового государя — и только. В том, что он не местный уроженец, не было ничего особо удивительного и даже нового: в прошлом так случалось очень часто — к примеру, всего тремя поколениями раньше, при ассирийском владычестве. Для вавилонян было в порядке вещей, что ими правит иноземная династия. При жизни еще двух поколений на берегах Тигра и Евфрата ничего не изменилось.

ЭПИЛОГ.

«ПОДОБНО БОГАМ СТУПАЮ»

…Оттоле, где взойдет Златого солнца лик, до стран, где он уснет, Ничто не станет в рост с моею царской славой.

Это утверждение Робер Гарнье вложил в уста Навуходоносора — героя пьесы, появившейся на парижской сцене во времена Генриха IV. Стихи, кажется, вторят подлинным словам царя, изреченным двумя тысячелетиями ранее: «Всё, чего я желал, мои руки исполнили».

Разумеется, Навуходоносор не открывает историю Вавилонии — он унаследовал страну и империю от предшественников, продолжал их политический и экономический курс, а также многовековую идеологическую традицию. Традиция

для него была уздой, но нигде в текстах не видно, чтобы его это смущало. Оттого, что он шел путем, намеченным многими поколениями в продолжение тысячелетий, ему было только удобнее. Его повеления возрождали из небытия приказания прежних вавилонских правителей. Повиноваться ему было легко и почти естественно: вавилоняне видели вокруг себя привычный мир, управлявшийся обычной властью. Этот принципиальный иммобилизм, скрытый под неутомимой деятельностью царя-строителя, был, на наш взгляд, большой слабостью его режима. Но тот же недостаток был и у его предшественников на троне. Современникам же такой способ властвования, наоборот, представлялся единственно возможным. Ничего другого они и не ждали. Архаизирующая тенденция только восхваляла царскую тягу к воспроизведению прошлого: подражание славным государям было лестно и для нее.

Навуходоносор ничто из наследия прошлого не подверг сомнению. Если он и имел стремление к собственному обожествлению, то этот замысел был едва намечен. Это желание поступить по своему произволу было, насколько мы знаем, единственным. Однажды выбрав Вавилон, а не Сип-пар, царь никогда не пересматривал это решение и впредь принимал как должное все его последствия. Навуходоносор всегда проявлял решимость и последовательность, заслуживающие восхищения. Справедливости ради надо признать, что его деятельность поражает поистине гигантским размахом и неутомимой настойчивостью. Такая последовательность в приложении усилий — сперва в качестве наследного принца, а впоследствии уже будучи царем — свидетельствует, что он был личностью выдающейся. Исключительными были и результаты его деятельности: завоевание и окончательное умиротворение «Благодатного полумесяца», восстановление главных храмов, преображение столицы.

Политика одного из его преемников, Набонида, родилась из сочетания его личной веры, нового религиозного опыта и политических реалий. Он был почитателем Навуходоносора, выставлял себя перед подданными продолжателем его дел, а свою программу — отражением суждения лучших умов Вавилонии о его знаменитом предшественнике. Следовало устранить дисбаланс, вызванный предпочтением, отдаваемым Навуходоносором развитию стольных городов в ущерб селу, к которому тот был равнодушен. Недостаточно было просто восстановить численность населения; нужно было, кроме того, поддерживать в рабочем состоянии систему каналов и добиться от подданных улучшения обработки земли. Зато во всем прочем ему оставалось лишь следовать примеру прежних государей. Таким образом, Набонид отнюдь не был оригинален, хотя наведение им порядка в судебной системе и администрации и принесло пользу. Ему достаточно было сохранять или, при необходимости, возобновлять меры прежних царей «страны Шумера и Аккада». Несомненное процветание подкрепило уверенность Набонида и его современников (по крайней мере некоторых из них) в его правоте.

Этот реальный успех сделал еще более насущной проблему внутренней связи частей империи. Вавилоняне должны были возложить на себя бремя управления «Благодатным полумесяцем». Они попали в ловушку собственного успеха. Между тем они о том нисколько не заботились, за исключением периодов кризисов; возможно, то была не слепота, а общее равнодушие. В конце концов, стабильность на протяжении двух поколений свидетельствовала о достижениях вавилонской администрации. Последующая история Ближнего Востока показала, что эти достижения не были иллюзорными. Что ни говори, возведение вавилонянами здания империи, хотя и не было окончено, имело реальную ценность: в последний раз «Благодатному полумесяцу» удалось обрести единство изнутри, в самом себе. После 539 года его собирала воедино лишь пришедшая извне сила, начиная с персов; притом с этого времени он всегда был только частью гораздо более обширного государственного объединения. Тот мир, что появился с конца VI века, уже не был соразмерен Вавилонии и даже прежней Вавилонской империи. Отныне жители низовий Тигра и Евфрата стали не актерами, а зрителями своей истории, свидетелями этих трансформаций.

Заслуга Набонида в том, что он заметил этот пробел: правитель «Благодатного полумесяца», невзирая на его кажущуюся прочность, не мог по-прежнему основываться лишь на вавилонской рутине да на пассивности или благоразумии жителей империи. Проблема, возникшая еще в конце II тысячелетия, оставалась нерешенной. Завоевание Западной Аравии, видимо, подсказало царю выход. Его идеология, заимствованная у ассирийцев, наверняка способствовала тому, что любые структурные реформы казались ему ненужными. Единственным же удовлетворительным решением ему показалось обращение к объединительной теологии. Все народы надо было связать общей верой, а в результате — общностью судьбы.