Найти и обезвредить
Шрифт:
— Пусть они немного перессорятся… А теперь — к делу. Придя в лес, вы должны лично сказать Чернышову, что были у сестры Худякова. Сестра вам пожаловалась, что брат давно не приходил… Теперь о сумке. Ее вы… нашли у Скалистого ручья, где группа Худякова обычно делает перекур. Обо мне доложите так: капитан перешел на другую квартиру — поближе к центру, но куда — пока неизвестно. Ваша жена это уточнит и передаст вам. О моей охране… скажете, что капитан скрывает ее. По ночам он с «истребками» делает ночные проверки и облавы.
…От Сапронова возвращались темной ночью. Ни звезд, ни луны не было видно. Месили грязь, с трудом вытаскивая ноги из раскисшего чернозема. Когда добрались наконец до Анатолия и сели за горячий чай, Анатолий вдруг сказал:
— А
— Да, Анатолий, до этого еще далеко… Один Сапронов не справится, надо еще одного-двух наших людей подбросить к Чернышову, только тогда можно будет надеяться на успех!
Утром Прозоров был в станице Абухской, оставив Анатолия Неженца для связи с Дмитрием, получившим задание встретиться с Худяковым. В Абухской Прозорова встретил встревоженный майор Марченко.
— Я ждал тебя… Поехали.
…Месяц назад в Абухскую приехала учительница русского языка Галина Ивановна Еремина. Она только что закончила с отличием институт и сама напросилась в самый трудный район. Галина понравилась жителям — она собрала ребят, побывала у каждого из них дома, познакомилась с их родителями, а потом всех пригласила в бывший табачный склад, который она использовала под клуб… Никакой писчей бумаги, а тем более школьных тетрадей тогда не было, но Галина нашла выход из положения — на этом собрании она показала «тетрадки», сшитые из газет, и объяснила, что писать можно между строк. Чернил нет? Их можно изготовить из сока спелых ягод бузины, а бузины кругом — заросли.
Две недели работала школа. И вот вчера, под утро, возле табачного склада нашли убитого сторожа и Галю, растерзанную бандитами… На ее груди, пронзенной штыком, лежала записка, написанная печатными буквами:
«Катись, стерва, откель пришла!»
Майор Марченко был уверен в том, что это — «почерк» банды Чернышова.
— Они и табаку-то взяли всего несколько мешков. Галя им мешала! Совсем обнаглели, гады!
…А через три дня позвонил из Предгорной дежурный истребительной группы:
— Лейтенант Неженец и вся группа выехали на происшествие. Лейтенант просил вас срочно возвращаться…
У Прозорова екнуло сердце — что-то стряслось! Может, Сапронов провалился или бандиты совершили налет на станицу?
В Предгорной дежурный начал доклад:
— Тут такое было!..
Зазвонил телефон.
— Это ты, капитан? — председатель колхоза говорил ровным, спокойным голосом. — Я к тебе приехать не могу, давай, если можешь, ко мне!
Председатель рассказал о том, что к нему рано утром с диким ревом ворвалась Матрена Гапоненко — подводу требовала, чтобы мужика своего убитого вывозить…
— Какого мужика?
Председатель не успел ответить — с шумом ввалился Анатолий:
— Получилось, товарищ капитан! Восемь человек убито, в том числе и Плошин. Худякова среди них нет — исчез куда-то. Шел настоящий бой. Есть потери и со стороны Чернышова, но, видно, небольшие. Только что встретил Екатерину, жену Сапронова. Она мне незаметно подмигнула, показала на левую руку — видно, наш Сапронов жив, только ранен в левую руку. А вот это — почитайте…
И Неженец протянул капитану записку, написанную ровным каллиграфическим почерком на немецкой трофейной бумаге. В записке было обращение к «гражданам» вести борьбу против «красной власти», которой «скоро будет конец». А кто поднимет руку на «лесных братьев», тех ожидает такая же участь, что и худяковцев: собакам — собачья смерть!
А внизу подпись: Чернышов.
«Да, опять он, Чернышов. И опять ему неймется! — подумал Прозоров. — Родины у него нет — он ее продал. Осталось у него лишь логово в лесу, за которое он держится, как черт за грешную душу. И логово это со всех сторон обложено, а он все тот же: «Скоро красной власти будет конец!» Враг. Заклятый. До последнего вздоха — враг…
А вслух спросил:
— Где нашли записку?
— Она была прикреплена к еловой
— Так… Ну, это потом. Где же Дмитрий? Он же шел на встречу с Худяковым?
Неженец положил перед капитаном листки, исписанные мелким убористым почерком:
— Это донесение Дмитрия…
«…Вчера был у Тани. В двенадцать ночи ввалился Худяков. Отстранил Таню и навел на меня браунинг:
— Считаю до пяти — где моя сумка?
Таня бросилась к брату:
— Володя, опомнись, какая сумка?
— И ты — тоже?
— Что «тоже»? Убери наган, если хочешь спрашивать — спрашивай!
— Не лезь, сестра, не в свое дело!
— И буду лезть! Ты не прав! Никакую сумку я не видела!
— А ты ее и не могла видеть… Сумку украл твой хахаль. Ну, считаю…
Таня быстро оглянулась на меня, я отрицательно мотнул головой, тогда она встала прямо перед братом.
— Стреляй! В меня стреляй в моем доме! Какой же ты брат, если перед сестрой размахиваешь наганом!
— Отойди, Таня, это я должен выяснить! Люди от этого могут погибнуть…
— Какие люди?
Худяков топнул ногой.
— Отстань ты, наконец! Я вчера приходил к тебе…
— Да, Митя мне говорил…
— Постой… Приходил к тебе, не дождался, сидел с ребятами на дворе на скамейке — там я только мог ее забыть, нигде больше!
Таня тут же вмешалась:
— Митя сидел дома и не зажигал света, говорил, что Худяков так приказал.
Худяков устало сел на стул, но браунинг держал в руке.
— Таня, я к тебе как к сестре обращаюсь, это очень важно — ты не видела моей сумки?
— Нет, Володя, честное слово! Митя сидел до утра, света мы не зажигали, как ты велел. Утром Митя собрался уходить, но во дворе увидел каких-то двух людей. Он попросил меня выйти. Когда я вышла во двор, там уже никого не было. Может, они сумку твою взяли?
Худяков вздохнул, спрятал браунинг в карман и понурил голову:
— Кто же мог ее взять? Может, «истребки»? Ну, это мы узнаем!
Худяков встал, собираясь уходить.
— Куда ты, Володя, посиди. Вместе поужинаем!
Таня быстро накрыла стол, поставила бутылку самогона. У Худякова сразу весело сверкнули глаза:
— Вот это другое дело!
За ужином он спрашивал у меня — где живет капитан, есть ли у него охрана? Я отвечал, что охрана должна быть, но его охраняют приезжие — нам, видно, капитан не доверяет.
— Боится, значит. Ну, ничего, не уйдет он от нас!
Таня плакала, все время просила брата не воевать больше, а самому добровольно сдаться: «Все равно против целой армии вам не устоять. Все равно поймают или убьют». Худяков пил самогон, все более мрачнел:
— Когда повесим капитана, тогда будем думать — сдаваться нам или нет».
…Прочитав донесение Дмитрия, капитан спросил у Анатолия:
— Что он у нас, писатель, что ли? Разве так донесения пишут? — Потом, помолчав немного, Прозоров продолжал: — Теперь ясно, что Худякову уже деваться некуда. В другой район он не пойдет — его везде будут отлавливать бандиты, как предателя. А здесь его рано или поздно разыщет Чернышов. Придет Худяков сдаваться, вот увидите.
И действительно, спустя несколько недель пришел Худяков. Один. Обросший, грязный. Он все время озирался, даже когда сидел перед капитаном. А тот:
— Отвоевался, значит?..
Худяков медленно поднял глаза на капитана:
— Сволочь ты, капитан. Ты не только хахаля, но и мою сестру предателями сделал. Этим хочешь взять?
— Ты теперь молиться на свою сестру должен!
«…Ликвидирована полностью»
В назначенное время Сапронов на место встречи не явился. Прозоров передумал всякое: может, ранение у него оказалось тяжелым, а может, Сапронов попал под арест. Или, что еще хуже, Чернышов расстрелял его. Капитан понимал: иметь в банде Чернышова одного лишь своего человека — ненадежно. Необходимо подобрать еще двух-трех добровольцев. И это Прозоров особенно остро почувствовал именно сейчас.