Найти шпиона

Корецкий Данил Аркадьевич

– Думаю, представлять вас не нужно, – сказал Евсеев, когда Иван Ильич проводил гостей в кухню и с недовольным видом достал третью чашку. – Я изучил личные дела, вы взаимно дешифрованы в семьдесят шестом, во время операции «Слоновая кость». Последний раз работали вместе в июле восьмидесятого. Московская Олимпиада, сборная Кении по футболу…

Капитан посмотрел на старых агентов, пристально и настороженно изучающих друг друга.

– Профессор? – вспомнил Сперанский и принялся разливать кофе в крохотные чашки. – Вы ли это?

Носков утвердительно прикрыл опухшие

веки.

– Вы мало изменились, Спайк… несмотря на эту вашу пиратскую повязку. Видите, я даже не спрашиваю, вы это или не вы. Не наливайте мне, пожалуйста, кофе – сосуды-то уже не те, да и давление скачет…

Сперанский улыбнулся.

– Это не я мало изменился. Это ваша память по-прежнему вас не подводит.

Непонятно было, то ли он отвесил ответный комплимент, то ли припомнил собеседнику какую-то старую пакость.

– А кофе без кофеина, не бойтесь… Я ведь тоже не мальчик.

Евсеев слушал их с каменным выражением лица, потом извлек из своей сумки бутылку коньяка и молча поставил на стол. Сперанский глянул на этикетку, уважительно хмыкнул и взял из буфета три пузатых коньячных бокала.

– Или предпочитаете по-народному, из рюмочек? – спросил он, обращаясь главным образом к Профессору.

Профессор не обиделся и сказал, что ему все равно. Когда коньяк был разлит, он вылил немного в кофе и далеко отставил бокал. Евсеев и Сперанский, обменявшись взглядами единомышленников, с удовольствием, или с видом удовольствия, пригубили янтарную жидкость.

– Значит, вы уже капитан? И ваше повышение связано с повторным арестом Вульфа? – спросил Иван Ильич.

– Нет, – коротко ответил Евсеев.

– Юрий Петрович очень грамотный и заботливый куратор, – умильно улыбаясь, сказал Профессор. Он изображал, что тянет свой кофе, а сам украдкой разглядывал интерьер жилища Спайка, говорящий о той степени благополучия, когда грубая плашка древесины в виде обеденного стола кажется извинением за подчеркнутую изысканность всего остального.

Евсеев взглянул на часы и нетерпеливо пошевелился.

– Если позволите, я обойдусь без предисловий… – Он коротким жестом поставил бокал на стол. – Вы старые, надежные, хорошо проверенные сотрудники…

Спайк скривился. Организация, которую представлял капитан, сломала ему жизнь. Из-за пустяка, из-за шестнадцатилетней проститутки, которая выглядела совсем как взрослая. Да они наверняка и подставили ее, эту недомытую мразь! А потом поставили перед выбором: сотрудничество или тюрьма, посадили на крючок и заставили шпионить за своими соотечественниками, что по американским законам карается двадцатью годами тюрьмы! Неудивительно, что в конце концов ему пришлось остаться в СССР и сменить фамилию. Хотя, может, это и к лучшему: на лицемерно-пуританской родине даже за связь с двадцатилетней кобылой тоже можно получить двадцать лет… А устроили его неплохо: и квартира, и возможность публиковаться… Так что, в принципе, особо обижаться не на что. Тем более, под конец жизни.

– Сейчас нам вновь понадобилась ваша помощь…

– Неужели нет молодых кадров?! – еще больше скривился Спайк

– Есть, – пожал

плечами Евсеев. – Но работать надо с людьми… гм, взрослыми, из семидесятых годов, а вам хорошо известно то время… И задача гораздо сложнее, чем те, к которым привыкли молодые сотрудники. Психология, второй план сознания, проникновение в тайны души…

Старики приосанились. Профессор, соглашаясь, кивал.

– К тому же вы, Иван Ильич, известный писатель, фигура публичная, вы вызываете доверие. А доцент Носков лично знаком с людьми, с которыми вам придется встречаться. И это тоже вызывает доверие… Вот и будете работать двойной тягой.

Евсеев уложился в двадцать минут: четко изложил суть дела, ответил на вопросы, получил согласие, в котором, похоже, не сомневался с самого начала, поскольку о связи между ФСБ и издательством, на которое работал Спайк-Сперанский, было известно не только в окололитературных кругах, – и после этого дал уже более подробные инструкции. А потом еще раз посмотрел на часы и, поблагодарив, удалился, оставив Спайка и Профессора вдвоем. На столе между ними стояла едва початая бутылка коньяка.

Вообще-то Спайк рассчитывал, что Профессор уйдет вместе с Евсеевым, и не понимал, зачем тот остался. Он поставил грязные чашки в наполовину загруженную посудомойку, намекая гостю, что прием окончен, но только вызвал живейший интерес Профессора: тот, как оказалось, впервые в жизни видит посудомоечную машину, он привык мыть посуду тряпочкой.

– И что же – сам моете? А прислуга на что? – снисходительно поинтересовался Спайк.

Профессор вытаращил глаза: какая прислуга, вы что? Все сам, все сам, вот этими артритными ручонками.

А может, он врал все. Старый лис… Но от осознания своего превосходства Спайку стало приятно. Он принялся объяснять Профессору, насколько экономнее и разумнее пользоваться бытовой техникой при мытье посуды, которая позволяет снизить расход воды и избежать микробного заражения… При этом он вскочил, подошел к зеркалу и посмотрел на больной глаз. Краснота уменьшилась, что резко улучшило настроение.

Потом, символически пригубив коньяк – «За старое время, за молодость нашу!» – он пустился в воспоминания:

– Помните, как в камере сидели почти месяц?

– Двадцать четыре дня, – уточнил Профессор. – Эти двое так нас рассматривали, я думал – задушат ночью. Как их? Ващинский и Клочко!

– Вполне могли задушить, – кивнул Спайк. – Это же звери были, а не люди. Их недаром расстреляли…

Он усмехнулся.

– А вас совесть не мучает, коллега? Дурные сны не беспокоят? Или бессонница?

– А почему меня должно что-то мучить? – отмахнулся Профессор. – Я работал по заданию органов, на стороне закона, против преступников…

– А как же Божеские законы? Предательство и лицедейство – тяжкие грехи!

Если Спайк хотел разозлить коллегу, то это ему не удалось.

– Ерунда все это. Слова… Вот давление меня действительно мучает, – смиренно ответил старичок с бородавкой.

– Меня тоже, – оживился Спайк. – Вы что принимаете? Я вот когда пью арифон и держу режим, оно отпускает.