Найти свой остров

Полянская Алла

– История удивительная. Я просмотрел материалы, которые мне принесли, – однако вы оба очень везучие граждане. Другим детям Людмилы Баркиной повезло в жизни гораздо меньше.

– Другим? А что, есть и другие?

– Да. – Замятин тоже потянулся к пирожным – а, была ни была, всего одно – можно. – Людмила была занятной личностью. Выросла в приемной семье и до шестнадцати лет отлично училась, была примерной комсомолкой и вообще не выказывала никаких социопатических наклонностей. Ее приемные родители были люди интеллигентнейшие, оба учителя. Ну а потом Людмила узнала, что неродная им. Знаете, дети по-разному это воспринимают: кто-то еще сильнее привязывается к родителям, а кто-то считает, что те теперь не имеют права что-то от них требовать. К сожалению, Людмила оказалась из последних. Школу она так и не закончила, сошлась

со взрослым мужиком, уголовником и рецидивистом Василием Кравцовым по кличке Портной. Он был старше ее почти на десять лет, и к этому возрасту успел уже получить три срока и отсидеть в общей сложности семь лет за грабежи. Вот с ним она очень быстро покатилась вниз – к родителям уже не вернулась, в грош их не ставила. Родила от Кравцова дочь, названную Мариной, и он сел в тюрьму в очередной раз. Пока ждала его, начала выпивать, Кравцов вышел через два года и оформил с ней брак. Она снова забеременела, на это раз родила сына, названного Игнатом. Сам Кравцов на свободе пробыл недолго, когда сыну исполнился год, его снова посадили – за хулиганство. Ну, в деле почитаете. И потом Людмила повстречала молодого художника – Тадеуша Радзивилла. Она ведь была хороша на свой лад – высокая, русоволосая, синеглазая, пила, конечно, но Тадеуш рассмотрел в ней что-то… В общем, он попросил ее позировать. Ей, возможно, импонировало, что он поляк, он поступил в МГУ, где собирался изучать историю искусств, что ли. В Новгород он приехал порисовать, и уж не знаю, как там у них получилось, но только Людмила бросила пить, развелась с Кравцовым и стала жить с Тадеушем. Старших детей она оставила приемной матери, уехала с Тадеушем в Москву, там родила ему двоих детей. А потом, за месяц до окончания университета, Радзивилл погиб при весьма загадочных обстоятельствах. Приехала польская родня – забирать тело, посмотрели на Людмилу, на детей, и предложили ей денег, чтобы она отдала им ребят. Людмила отказалась, они забрали тело Тадеуша и уехали, а Людмила вернулась домой вместе с ребятами. Она снова начала пить и уже не останавливалась. К тому времени из тюрьмы вышел Василий Кравцов, вдвоем они куролесили, как хотели. Закончилось это тем, что в одну из ночей Людмила заколола Кравцова, соседи вызвали милицию, ее застали за кромсанием трупа. В квартире находились дети – старшие прятались, младший, шестилетний Сережа, лежал в луже крови, избитый до полусмерти, а девочку так и не нашли. Людмила ничего о судьбе ребенка сказать не могла, просто не помнила, куда дочь подевалась. Сережу Радзивилла забрали в больницу, где он был усыновлен, а старших, Марину и Игната, поместили в интернат. Потом бабушка с дедушкой, родители Людмилы, оформили опеку над ними, но воспитали только Марину, сын Кравцова оказался не по зубам старикам – постоянно сбегал, воровал, хулиганил… в общем, они отказались от опеки, и парень очень быстро загремел в тюрьму. Это тот случай как раз, когда яблоко упало совсем рядом с яблоней.

– Страшная история… – Матвеев сжал ладонь Ники. – А имя девочки? Ну, той, что пропала?

– А, конечно. Девочку звали Доминика. Так ее назвал Тадеуш, насколько я понимаю, и в метрике она значится как Доминика Радзивилл. Совпадение, да.

Замятин снова разлил чай. Он дал время брату и сестре опомниться, переварить свалившуюся на них информацию.

– Если я правильно поняла, в момент совершения преступления Сереже было…

– Почти шесть лет, девочка на три года младше. Теперь понятно, как было дело. Иногда Людмила, чтобы добыть денег на водку себе и сожителю, брала младших детей и ездила в электричках, просила милостыню. Тогда за это могли посадить, но ей было на все наплевать. Когда она напивалась, по показаниям свидетелей, становилась неуправляемой. Видимо, в какой-то день она и продала дочку, а потом вспомнить этого не могла или же не хотела.

– А ее другие дети?

– Старшая дочь Марина живет в квартире бабушки и деда, она стала им и внучкой, и дочерью – старики получили и любовь, и привязанность, и уход – когда он понадобился. Она замужем, у нее есть дети и даже есть внучка. Работает учительницей, так же, как и ее муж, – в той же школе, что и бабка с дедом. Я навел справки – отзывы о ней самые положительные. Куда подевался Игнат, я не смог отследить, его следы теряются в одной из колоний под Новосибирском, там вспыхнул пожар, документы сгорели, и где он, неизвестно. Но, думаю, что повторил папашину судьбу.

А с Мариной Андреевной вы можете встретиться.

– Андреевна?..

– Макс, она взяла фамилию деда, и отчество тоже от него, до замужества была Мариной Андреевной Баркиной, сейчас ее фамилия – Соловьева. Вот адрес, можете договориться с ней о встрече. Ешьте пирожные, если вы мне их оставите, я до конца дня их прикончу, а потом буду истязать себя в тренажерном зале, а не хотелось бы.

Замятин нажал кнопку коммутатора:

– Яна, копии готовы?

– Да, готовы. Нести?

– Неси, конечно, ждем тебя.

Симпатичная девушка в полицейской форме внесла кипу документов.

– Вот, Макс, узнаешь? Моя дочка старшая. Закончила юрфак, и я ее сюда взял, чтоб под присмотром была. А то знаю я наших, как акулы, кружат вокруг…

– Папа! – Яна смущенно покраснела. – Здравствуйте, дядя Макс.

– А ведь выросла. – Матвеев с теплотой смотрит на девушку. – Быстро дети растут, да? Маринка-то моя в Лондоне науки грызет, Димке десять уже.

– Неужто десять? – Замятин, кивком отослав дочь, придвинул к себе документы. – Ну да… тогда ему было пять. Вот бумаги, Яна их отсканировала, фотографии, протоколы – все здесь. В общем, разберетесь. Ребята, я сердечно рад за вас.

– Спасибо, Володя. – Матвеев спрятал документы в Никин рюкзачок. – Мы тоже рады. Мне снилась та ночь, всю жизнь снилась, а я думал, что это сон.

– Подсознание – такая штука, знаешь…

– Да. Знать бы, что там еще сидит. Ведь из-за чего-то мать Кравцова убила, значит, был какой-то разговор и я его слышал.

– Марина могла слышать. Тогда следователь не опросил ее – Людмила не отпиралась, дала показания, а потом в камере умерла – цирроз ее убил очень быстро. Но, я думаю, девочке было тогда уже двенадцать лет, она могла что-то видеть, слышать… Если она захочет с вами встретиться и поговорить, может, скажет вам.

– Ты прав. Попробуем встретиться с ней. Надеюсь, не откажется.

Распрощавшись с Замятиным, они вышли из здания и сели в машину. Ника достала из рюкзака копии и зашелестела, разыскивая снимки.

– Вот, смотри, это она.

С фотографии, сделанной, видимо, в день ареста, смотрит молодая еще женщина – но алкоголизм и болезнь наложили на нее свою печать. Распухшее лицо, заплывшие от синяков глаза, сломанный нос, спутанные волосы – и длинная, изящная шея, высокие скулы, брови вразлет. Когда-то она была красивой.

– Я не помню ее, совсем. – Ника смотрит на фото и пытается почувствовать хоть что-то, но ощущает только пустоту. – Значит, я полька, как бабушка, как приемная мать – пусть наполовину, и звали меня Ника. Если сокращенно. Помнишь, мать говорила, что молила Бога вернуть ей дочку – и он это сделал, вместо одной Ники дал другую. А я не знаю, смогла бы я вот так принять чужого ребенка…

– Димку-то приняла.

– Так ведь Марек жив-здоров, так-то можно. А тут погибла дочь, минуту назад буквально, она у тебя на руках остывает, а ты берешь чужое дитя, и оно уже твое. Я не смогла бы. Я от горя потери просто покончила бы с собой, но не приняла бы чужого ребенка просто потому, что мне нужен мой собственный. Я плохой человек, наверное.

– Никуша, не надо так. – Матвеев обнимает ее, прижимает к себе. – Ты славный человек, ты моя сестра. И я… так рад, правда. Я все эти дни радовался как идиот – что мы есть друг у друга снова.

– Я тоже. Давай поедем к Марине, вот адрес.

– Без звонка?

– Пока найдем, пока она что-то решит… Если она нас примет, то примет, если откажется – так тому и быть, но я хочу поговорить с ней сейчас.

– Поехали. Говори адрес, я навигатор запрограммирую.

Они снова мчатся по улицам, где смешалось старое и новое, и у Ники снова возникает чувство, что кровь, пролитая у этих старых стен, еще здесь – свежая, дымящаяся… Она поежилась – ей никогда не нравились собственные ощущения рядом с памятниками старины.

– Вот дом. Идем, что ли.

Припарковав машину, они идут к пятиэтажному кирпичному дому сталинской постройки.

– Смотри, тут рядом тоже церковь старая – вон купола виднеются… И как ее не снесли?

– Церковь что… Ты посмотри на эту застройку. – Матвеев кивает на дома вокруг. – Это отличные строения, зачем было после них изобретать велосипед с панельными домами, непонятно. Здесь чувствуется фантазия – смотри, все дома разные.

– Да, мне тоже нравится. Моя нынешняя квартира в таком же доме.