Найти тебя
Шрифт:
— Ты прекрасна, — прошептал он со страстным желанием.
Ей вдруг стало смешно оттого, что мужчины так легко теряют разум от близости тела красивой женщины. Эйдан Куни был таким же: тяжелое дыхание, покрытый испариной лоб, извивающиеся бедра, страстный шепот — твердая штука словно превращала мужчин в безумцев, лишая их покоя до тех пор, пока она не получит удовлетворения.
Его рука забралась под подол ее платья. Нежно касаясь ее, он двигался вдоль верхней части шелковых чулок, а затем кончики его пальцев задержались в том соблазнительном месте, где пояс соединяется с подвязками.
— Тебе
— Я знал, что ты хотела этого с того самого момента, как только мы познакомились, — продолжал он, и в его голосе зазвучало то же самодовольство, что и у Хэмфри. Взбешенная его наглостью, она вдруг с силой сжала свои бедра, и его рука оказалась в ловушке. Он засмеялся, получая наслаждение от игры. — Не притворяйся, что ты не возбуждена, мы с тобой оба сгораем от страсти.
Он попытался освободить свою руку извивающимся движением, но она продолжала сжимать бедра.
— Ну же, Селестрия, позволь мне продолжить… — Он не заметил, что она больше не смеется.
Девушка села на диване, и он убрал свою руку.
— Что случилось?
— Ты явно меня неправильно понял. Я не такая, как ты думаешь. Разумеется, я девственница! — Она поправила платье.
— Я не хотел оскорбить тебя. — Он казался искренне расстроенным.
— Ты ведь думаешь, что я слишком легко все позволяю, не так ли?
— Да это была просто маленькая безобидная шутка.
— То же самое сказал и Хэмфри.
— А кто такой Хэмфри?
— Старый отвратительный надоеда, который весь вечер только и делал, что лапал мое колено. Думаю, самое время положить этому конец! — сердито воскликнула она, переступая через него. Она полностью взяла себя в руки, и теперь с трудом верилось, что минуту назад эта девушка буквально изнывала от страсти. Спотыкаясь, она направилась к двери.
— Я что-то не то сказал? — запинаясь, произнес он в полном недоумении.
— Просто мы неправильно друг друга поняли, — ответила она, нащупывая ручку двери. В следующую секунду он уже был возле нее, обвил ее талию руками и уткнулся носом в ее волосы.
— Я не хотел, чтобы все зашло так далеко. Мне очень жаль. Я просто слишком увлекся. Ты великолепная женщина, а я ирландец с горячим темпераментом. Ты сводишь мужчин с ума!
— Я тоже дала волю чувствам, — холодно произнесла она, наконец нащупав ручку и повернув ее. — Что ж, мы славно провели время. А теперь давай вернемся на вечеринку.
«Сердце женщины — глубокая и сложная вещь», — подумала она, вздохнув. Даже себе самой она не смогла бы объяснить своего поступка. Селестрия покидала комнату в разочаровании: это оказалась не любовь. Однако она не могла любить мужчину, который проявил к ней неуважение. Рафферти оказался далеко не львом. В ее глазах он стал собакой в львиной шкуре.
Проходя через холл, она заметила, что в кабинете Арчи горит свет, а дверь приоткрыта. Когда Рафферти исчез в палатке, она повернулась и не спеша зашла внутрь.
К своему удивлению, она увидела отца, стоящего возле окна и внимательно наблюдающего за штормом. Он вертел в пальцах сигарету, дым которой растворялся в теплом, пахнущем плесенью воздухе. Сначала он даже не заметил ее, и Селестрия снова почувствовала себя крайне неловко, как будто ей опять пришлось подглядывать за ним. Его лицо в профиль казалось каким-то торжественным, а на губах застыло суровое и непреклонное выражение. Казалось, что на людях он, как актер, играл роль веселого, добродушного мужа, отца и дяди, но, сойдя со сцены и оставшись в одиночестве, становился совершенно другим человеком. На какое-то мгновение Селестрии стало очень любопытно, каким же он был на самом деле. И от этой мысли, подкрепленной еще и воспоминаниями о тревожной беседе с матерью в дамской комнате, у нее вдруг закружилась голова. Неожиданно отец повернулся и поймал ее взгляд. Он открыл рот от удивления, но сразу же выражение его лица изменилось, и он расплылся в улыбке.
— Моя милая, — сказал он, уже больше не думая о шторме. Оставив свои тягостные мысли, он подошел к ней. — Очень непривычно видеть тебя такой спокойной.
— А тебя, папа, таким серьезным. С тобой все в порядке?
Он усмехнулся и покачал головой.
— Сегодня вечером разразился ужасный шторм. Очень необычно для этого времени года.
— Ты выглядишь печальным, — упорствовала она. Монти недоуменно посмотрел на дочь. — У тебя точно все в порядке?
— Да лучше и быть не может, — ответил он, и его усмешка лишь подтвердила, что это было сущей правдой.
— Я хочу видеть улыбку на твоем лице, — сказала она.
— Тогда я буду улыбаться чаще, будь в этом уверена.
— А где мама?
— Потанцуешь со мной, Селестрия? — вдруг спросил он, и она не поняла, проигнорировал ли он ее вопрос или же просто не услышал его.
— С удовольствием. Я, пожалуй, единственная молодая особа, которую ты можешь подержать в своих руках, и при этом мама не будет иметь ничего против. — Он был поражен. Селестрия, взглянув на него, усмехнулась, понимая, что ее беспечность вызвана исключительно тем, что она выпила много шампанского. Ее несколько обеспокоила мысль, что ее замечание вызвало у отца такую реакцию. Он покачал головой и похлопал по ее руке.
— Давай-ка я отведу тебя на танцевальную площадку, прежде чем ты скажешь еще что-то, о чем потом пожалеешь.
Той же ночью, после того как остальные домочадцы отправились в постель, Монти снова стоял у окна в кабинете своего брата. Запахи сигарет и спиртного висели в воздухе и спустя какое-то время, перемешавшись, стали кисловатыми. Он держал в руке пустую бутылку из-под шампанского. Монти расстегнул жилет и развязал галстук-бабочку так, чтобы он свободно лежал вокруг его шеи. Дождь продолжал барабанить по стеклу, а ветер жутко завывал, носясь вокруг дома в надежде поймать свой хвост. Сейчас от Монти-весельчака, которого все знали и любили, не осталось и следа, его место занял другой человек, преследуемый своим прошлым и осознающий всю бесперспективность будущего.