Найти тебя
Шрифт:
— Видите ли, мой малыш был очень болен. Серьезно болен. Мы думали, что он, наверное, умрет. Но ваш отец, мистер Монтегю, нашел лучшего доктора и оплатил лечение нашего сына. Он велел мне никому и никогда об этом не рассказывать. Ну, и он не желал ставить в неловкое положение моего мужа. Видите ли, я просто не хотела, чтобы его доброта осталась незамеченной. Вы и остальные члены вашей семьи должны знать, что он делал для других. Он был бескорыстным человеком, мисс Монтегю.
— А как теперь дела у вашего сына? — спросила Лотти.
— О, он идет на поправку, спасибо, мисс Флинт. — Она снова взглянула на
— Ты знала об этом? — спросила Селестрию Мелисса.
Та лишь отрицательно покачала головой.
— Нет.
— Да, дядя Монти был темной лошадкой, — произнесла Лотти, находясь под впечатлением от услышанного.
Селестрия прищурила глаза, припоминая недавний разговор между Джулией и Монти, невольной свидетельницей которого она стала.
— Да, настолько темной, что ее просто невозможно рассмотреть, — сухо добавила она. — Мне начинает казаться, что я совсем не знала своего отца.
Когда Селестрия вернулась в поместье, она прямиком направилась к матери. Памела сидела в постели в кашемировом кардигане и ночной рубашке, пытаясь накормить Пучи кусочком хлеба с паштетом. Она подняла на дочь покрасневшие и блестящие от слез глаза.
— Он ничего не хочет есть.
— Он покушает, когда проголодается, — ответила Селестрия, расстегивая свое пальто.
— Он совсем потерял аппетит.
— А разве у нас он есть?
— Я никогда бы не подумала, что Пучи может скучать по твоему отцу. Но так оно и есть, он явно опустошен.
— Ты уже послала телеграмму дедушке? — Селестрия сняла свою шляпу и стала вытаскивать шпильки из волос, расположившись возле зеркала у туалетного столика Памелы.
— Я не хочу лишний раз беспокоить его до тех пор, пока мы не будем знать наверняка.
Селестрия сидела, сгорбившись, и рассеянно крутила одну из шпилек.
— По-моему, и так все ясно как божий день.
— Пока нет тела, я отказываюсь верить в его смерть.
— Но, мама, ведь тело могут никогда не найти. Как очень тактично заметила тетя Пенелопа, его, возможно, проглотила какая-нибудь рыба.
— Да откуда взяться такой огромной рыбине на побережье Корнуолла? — не сдавалась Памела. — И что может знать эта глупая женщина? — Она вдруг начала плакать. — Ну ради всего святого, Пуч, кушай же что-нибудь!
Селестрия уселась на край кровати и взяла мать за руку.
— Что же нам теперь делать? — простонала Памела. — Я не представляю себе жизни без Монти. Он был для меня всем. Как он мог так поступить со мной? Если он чувствовал себя несчастным, он мог бы прийти и сказать мне об этом. И тогда мы бы вместе решили, что делать. Но вот так взять и убить себя — разве это не эгоистично с его стороны?
— Нам придется обходиться тем, что мы имеем, — сказала Селестрия, вынужденная казаться сильной ради своей матери. — Гарри снова пойдет в школу. Мы вернемся в Лондон. И жизнь станет, как прежде. Папы больше не будет с нами, с этим надо смириться.
Наступило долгое молчание, Памела переваривала слова дочери. А потом она внезапно сжала ее руку.
— О Селестрия! Я тебе солгала.
— Солгала? О чем?
— Твой отец и я… В ту ночь, когда он исчез… Мы действительно поссорились.
— Из-за чего?
— Он ведь ужасно любит пофлиртовать.
— Кто? Папа?
— О милая… Ты еще слишком молода, чтобы знать такие вещи. Ты такая невинная и наивная. — Селестрия вдруг подумала об Эйдане Куни, но ничего, кроме пустоты, не почувствовала. Памела быстро пробежала рукой по щеке дочери. — Он любит красивых женщин. Конечно, я привыкла к его заигрываниям с особами женского пола и старалась в большинстве случаев не замечать этого. Но это вовсе не означает, что мне не было больно наблюдать, как он сладострастно смотрит на кого-то моложе и симпатичнее меня. Никто не может устоять перед таким вожделеющим взглядом. Как будто он видит тебя насквозь и заглядывает в самую твою суть, прекрасно зная, чего ты хочешь и чего тебе в жизни недостает. Но прошлой ночью все зашло так далеко, что стало той последней каплей, которая переполнила чашу терпения. И когда мы поднялись к себе наверх, я налетела на него. Я говорила ему, что не пристало в его возрасте пытаться заигрывать с молоденькими девушками и что он выставляет себя полным идиотом. — Она провела пальцами по лицу, чтобы смахнуть слезы. Ее ногти были длинными, красного цвета, идеально ухоженными. — А еще я сказала, что не хочу, чтобы он слишком много времени проводил в командировках. И что нечестно так часто оставлять меня одну.
— И что он сказал? — почти шепотом спросила Селестрия.
Лицо Памелы сморщилось, как от боли.
— Он так рассердился, что был просто сам не свой. Передо мной стоял совершенно незнакомый человек — Монти как будто подменили. Он сказал, что его заигрывания были совершенно безобидными. Просто невинным развлечением. И что благодаря им он еще чувствует себя полным жизни. Он аргументировал свое поведение тем, что вынужден работать не покладая рук, чтобы ты и я имели все самое лучшее в этой жизни, а Гарри смог получить самое престижное образование, какое только есть в Англии. Его приводит в ярость Элизабет, постоянно внушающая ему, что он должен быть идеальным во всем: ее планка столь высока, что не хватит и жизни, чтобы до нее дотянуться. По его словам, мы его так опустошили, что он чувствует себя небольшим островком в огромном море надоедливых и постоянно требующих чего-то людей, и ему остается лишь дать им то, чего они хотят. — Ее плечи начали трястись. — Он сказал, что чем скорее ты выйдешь замуж, тем лучше, потому что ты только и будешь делать, что выворачивать его карманы, как я, сводя с ума своими запросами.
— Он так и сказал?
— Он говорил ужасные вещи, дорогая. Наверное, виной тому спиртное. Клянусь, я никогда раньше его таким не видела. И теперь всю оставшуюся жизнь это не будет давать мне покоя, потому что именно таким я его и запомню.
Селестрия сидела, не говоря ни слова, одинокая морщинка пролегла над ее бровью, придав лицу недовольное выражение. Она чувствовала, что мать выбила у нее из-под ног почву и она летит в какую-то страшную пропасть, где не за что даже ухватиться, чтобы остановить падение. Она с трудом проглотила слюну, не замечая боли в горле.
— Так он убил себя, чтобы нас наказать? — спросила Селестрия. Ее голос казался ей самой слабым и гнусавым. — Из-за того, что наши запросы были слишком высоки? Но это ничто по сравнению с адом, через который нам по его милости теперь приходится пройти, не так ли? Отец Далглиеш говорит, что самоубийство — это смертельный грех и что отец попал именно в ад.
— Он так сказал? — спросила Памела. — Монти в аду?
— Не понимаю, почему ты выглядишь такой удивленной, ты что, не веришь в ад и в рай?