Назад, в жизнь
Шрифт:
Она легла рядом, оцепеневшая душой и телом, но довольная собой, и, глядя в потолок пустым бездумным взглядом, неподвижно пролежала так до утра.
Не заснул и Тигран. Мог ли он спать, когда рядом с ним, в его постели лежало существо, которого он, как выяснялось, совсем не знал. Внезапное вторжение Одиль в его жизнь, ее первые слова, обращенные к нему, ее более чем странное поведение должны были насторожить его, заставить быть бдительным. Но ведь именно ее странности привлекали и заинтриговали его. Он сделал ее своей возлюбленной, даже не попытавшись выяснить,
ГЛАВА 9
И он, и она поднялись рано, с первыми лучами солнца. У него уже не было сил переносить эту пытку. Помимо необходимости притворяться спящим, его мучила целая куча вопросов, но он не знал, с чего начать и как с ними подступиться.
Одиль была непривычно тиха и молчалива, и явно не расположена ни к ласкам, ни к задушевным беседам, а потому сразу же закрылась в ванной комнате.
У нее уже вошло в привычку, в непреодолимую, мазохистскую потребность при каждом удобном случае разглядывать себя в зеркале, особенно обнаженной. Вот и сейчас, намереваясь принять душ, она не спешила войти в ванну, беззвучно вопрошая свое отражение:
Но почему? Почему? Разве может такое быть?
А потом недопустимо долго стояла под горячим дождем, окутанная паром, не давая Тиграну возможности заняться утренним туалетом. Когда же Одиль, наконец, вышла, то тут же исчезла на кухне, рьяно взявшись за приготовление завтрака, и делала это так сосредоточенно, что ни о чем другом, казалось, и думать не могла.
Они сидели за столом, заканчивая завтрак. Одиль смотрела в окно и односложно отвечала на вопросы, тем самым пресекая все его попытки разговорить ее. Не допив чай, она взялась за использованные тарелки, намереваясь заняться их мытьем. Тигран поймал ее руку.
– Оставь это, - с мягким напором потребовал он. – Со стола сегодня убираю я. Поговори со мной.
– О чем?! – быстро и, как ему показалось, встревоженно спросила она.
– ...Ты мечешься и стонешь во сне. Я понимаю, тебя мучают ночные кошмары. Но ведь они просто так не бывают. Что-то случилось с тобой, чем ты не хочешь или не можешь со мной поделиться. Мы вместе теперь и, согласись, я имею право хоть что-то о тебе знать... от тебя же самой. Если ты пришла ко мне, значит ты мне доверяешь, не так ли. В конце концов это даже нечестно! Ты-то знаешь обо мне едва ли не больше меня самого.
Его шоколадные бархатные глаза светились доброжелательностью и теплом. И ей так захотелось вдруг погрузиться в них целиком, как в материнское лоно, свернуться клубочком на дне его души и обрести там вечное убежище. Она порывисто встала, обогнула стол и, склонившись над ним, зарылась лицом в его густых, удивительно мягких волосах.
– Конечно, ты имеешь право знать. И ты даже не представляешь, как хочется мне порой тебе все-все рассказать. Только вся беда в том, что есть вещи, которые я не могу разделить даже с самыми близкими мне людьми. Даже с тобой. Хотя ближе и дороже тебя у меня
– Прекрасно! – оживился Тигран, увлекая ее в гостиную и усаживая рядом с собой на диване. – Вопрос первый! – с мальчишеским азартом провозгласил он, держа ее за руки: - Я допускаю, что по каким-то причинам ты не хочешь или не можешь вернуться домой. Но ведь ты наверняка где-то учишься или работаешь?
– Училась. В Архитектурном институте. На втором курсе.
Он воззрился на нее с изумлением.
– Вот оно что... Теперь понятно, как тебе удалось с такой легкостью набросать... Хотя нет. Все равно не понятно. Но в любом случае получается, мы с тобой родственные души. Но почему «училась»? Почему ты говоришь в прошедшем времени?
– Теперь я не имею права нигде учиться... У меня... нет документов.
– Как это нет? Потеряла?
– Я потеряла не документы, а нечто несоизмеримо большее. – Она умолкла, глядя сквозь окно в небо, грустно улыбнулась своим мыслям и, ни к кому не обращаясь, тихо добавила: - А может не потеряла, а наоборот – нашла... У меня нет и прописки. Нет имени. Нет ничего, чем можно доказать людям, что ты человек. Понимаешь?
– Нет! Ровным счетом ничего не понимаю! – Тигран энергично растер пальцами виски. – Куда же все это разом подевалось?
Она лишь пожала плечом.
– Ну хорошо. А твоя семья? – попробовал он подобраться к ее душе с другого конца. – Ведь у тебя должна быть семья – отец, мать, братья, сестры.
– Нас разлучили. Временно.
– Временно?
– Рано или поздно все вновь встречаются.
– Что ты имеешь ввиду? Твои родители за границей?
Она отрицательно покачала головой.
– В разводе!
Одиль задумалась ненадолго.
– Можно сказать и так. Они очень любили друг друга.
– Тогда я не понимаю...
– Я же сказала, их разлучили... Насильно. Нас разлучили.
– И где они теперь?
– Мама с сестренкой здесь. В нескольких кварталах от твоего дома.
Он нервничал от того, что не мог понять ее, не мог ухватить нить. Если ее дом, ее родные так близко, то почему она выглядит такой одинокой и неприкаянной?
– Пожалуйста, объясни мне – тупице, членораздельно, что нарушило привычное течение твоей жизни.
– Хорошо. Я отвечу. Но скажи сначала, какой сейчас месяц.
– Июнь, - несколько озадаченно ответил Тигран.
– А год?
Он воззрился на нее, пораженный нелепостью вопроса, и машинально проговорил: - Две тысячи шестой... Издеваешься?
– Я так и думала. – Она пропустила мимо ушей последнюю реплику. – Год назад, 9 июня, в три часа дня я ехала в машине... Не знаю толком, что произошло. Кажется на крутом спуске отказали тормоза. Машину занесло на встречную полосу и мы во что-то врезались... – Она нахмурилась. Прервала сама себя и, отводя в сторону взгляд, скороговоркой докончила: - Это все. Больше я ничего не помню.