Не ангел
Шрифт:
В прошлый раз Сильвия привезла сюда с собой Марджори. Ничего хорошего из этого не вышло, потому что Марджори — противная, неприветливая и грубая девчонка. Она нагрубила даже няне и Дороти. Но Барти в какой-то степени оправдывала ее, особенно после рассказов сестры о том, что происходит в Лондоне. Там почти нет еды, очереди стали длиннее прежнего, хотя собирались, по словам матери, ввести так называемое нормирование, тогда каждому будет полагаться хоть что-то из продовольствия, и так будет честнее. Бомбят ужасно, и всем страшно, грохот и огонь в небе. Во время налетов приходится прятаться под стол у соседей, он, слава богу, крепкий, и читать молитвы — только это и остается, хотя вряд ли молитвы помогут, если бомба угодит в дом. От бомб пострадали некоторые дома на соседних улицах, пять человек
Тетя Селия и ММ теперь не часто бывали в Эшингеме, примерно раз в месяц, а не каждые выходные — не было бензина для маленькой машины. Близняшки и Джей страшно без них тосковали и дружно ревели по воскресным вечерам, когда ММ и Селия готовились к отъезду. Барти тоже переживала. Несмотря ни на что, она очень любила обеих, и мысль, что в дом на Чейни-уок может попасть бомба, ужасала ее. Правда, дом был такой большой и крепкий, что Барти иногда казалось, будто бомба просто отскочит от него.
Она чувствовала себя очень виноватой, живя вне опасности в Эшингеме, в чудесном доме, в сельской местности, где никто не бомбил и где хорошо кормили. Ей нравилось играть с Джеем и присматривать за ним, и она непомерно гордилась тем, что он засыпал только в том случае, если она читала ему сказку. А прошлое лето они замечательно провели с Джайлзом: помогали вязать снопы и убирать урожай, до боли в руках собирали бобы и горох. Большинство рабочих на ферме ушли воевать, остались только старики и несколько мальчишек. Многие работы выполняли сельские девушки, молоденькие и веселые. Они так же ценили помощь, как сестры в госпитале, и даже близнецы в то лето, когда им исполнилось шесть лет, втянулись в работу и помогали собирать горох.
Девочки теперь обращались с Барти намного лучше. С тех пор как погиб отец Барти, они стали к ней добрее. Они уже не выглядели такими избалованными: бабушка была с ними весьма строга и, если они начинали чересчур задаваться и грубить, тут же отправляла их к себе в комнату. Поначалу они всегда закатывали жуткую истерику — плакали, грозили нажаловаться матери или отказывались выходить из своей комнаты. Но когда близняшки дружно обнаружили, что за такое поведение их могли лишить обеда и что леди Бекенхем с удовольствием продержит их взаперти весь день, они довольно быстро начали выполнять все ее требования. Однажды леди Бекенхем даже хорошенько выдрала обеих. Она заметила, что близнецы таскают клубнику с грядок, хотя им строго-настрого запретили это делать. А в другой раз, увидев, как они ходят по пятам за старой мисс Эдамс и передразнивают ее хромоту, леди Бекенхем взяла на конюшне хлыст, велела девочкам спустить панталоны, и каждая получила по маленькой попке свою порцию.
Барти искренне жалела их — наверное, это было очень больно, так как обе взвыли, но она заметила, что девчонки ни разу ни о чем не сказали матери, как грозились, вероятно, потому, что им самим было стыдно. Когда близняшкам в качестве части наказания пришлось просить прощения у мисс Эдамс, няни, Дороти и Джайлза, бывшего в то время дома, они, казалось, искренне раскаивались и плакали.
Барти слышала, как тетя Селия говорила леди Бекенхем, что девочки, похоже, совершенно счастливы, а та напомнила ей, что воспитанный ребенок — счастливый ребенок. В последнее Рождество близнецы получили в подарок от бабушки с дедушкой собаку, черного лабрадора, которому они дали кличку Сажа. Они должны были сами заботиться о нем, кормить его и чесать. Барти решила, что они попробуют найти кого-нибудь, кто бы все делал за них, но девчонки оказались чрезвычайно добросовестными, и даже когда Сажа слег, наевшись тухлой крольчатины, они вызвались дежурить возле него всю ночь.
— Разумеется, — сказала бабушка, когда встревоженная няня спросила, можно ли им не спать, — это же их собака, и они должны о ней заботиться. Вреда не будет.
Но ни одна из всех благоприятных перемен не утешала
«Фронтовые письма» — роман, написанный Мьюриел Марчант, трогательный, грустный и патриотичный одновременно, даже с элементами юмора, привнесенными его редактором, Селией Литтон, имел громадный успех. Несмотря на плохую бумагу и простую обложку, роман разошелся тиражом в пять тысяч экземпляров. Второе, третье и четвертое издания вышли незамедлительно, и Селия предложила издать продолжение. Мьюриел справилась с этой задачей в рекордно короткие сроки, и уже через три месяца «Новые фронтовые письма» лежали на книжных прилавках.
— Чудесно! — воскликнула счастливая Селия, когда получила известия о продажах. — Похоже, стоит немедленно приступать к третьей части. Она должна пойти. Не смотри на меня так, ММ, мы окупаем зверские затраты. Если цены подскочат еще раз, вот тогда нам придется совсем туго.
— Такие книги мой отец называл «кухаркина радость», — грустно заметила ММ.
Селия резко ответила, что ее удивляет подобное отношение ММ при ее-то радикальных взглядах на социальную структуру страны, а та решительно заявила, что к социальной структуре это не имеет никакого отношения, а вот к интеллектуальной имеет, и даже весьма существенное.
— Селия, мы никогда не скатывались до таких изданий. Мне с ними неуютно. И с этой жуткой поэзией тоже, — добавила она.
Селия настаивала на том, что стихи о войне не обязательно должны быть хорошими, чтобы продаваться. Сейчас художественная сторона никого не интересует, особенно женщин. Они ищут в стихах совсем другое — правдивость и поддержку.
— Эта, по-твоему, «жуткая поэзия» приносит прибыль. И ты, ММ, должна быть благодарна, что «Литтонс» жив. После войны у нас будет уйма времени, чтобы снова поднять планку. А детские книжки тебя устраивают? Согласись, они очень хороши и идут бойко. С этим-то ты согласна?
— Да, пожалуй, — устало ответила ММ.
— Моя мечта, ты знаешь, найти детского писателя. Настоящего, хорошего, который создавал бы детскую классику, вроде Льюиса Кэрролла или Луизы Мэй Олкотт. Но я не питаю иллюзий на сей счет. Боже, как я устала! Прошлой ночью не могла заснуть. Этот шум цеппелинов просто ужасен. Они и впрямь добираются до нас. Слава богу, дети в безопасности.
— И правда. Хотя я иногда раздумываю о том, вполне ли Джей понимает, кто я такая, — спокойно сказала ММ. — И еще о том, не следует ли нам перевезти все наше предприятие из Лондона куда-нибудь в безопасное место, не безрассудно ли оставаться здесь, рисковать жизнью и своей, и людей, которые с нами работают.
— Да, ММ, я тоже об этом думаю. Но как представлю, во что обойдется такой переезд, прихожу к выводу, что игра не стоит свеч. Уже ясно, война не может длиться так долго. А вдалеке от печатных станков, фургонов доставки и прочего нам будет очень трудно. Да, служащие нам очень преданы, но нужно помнить, что мы даем этим женщинам большие возможности, работу, которую, будь рядом мужчины, они никогда не получили бы, шанс развивать свои способности и умения. Я часто думаю, как удивился бы старик Литтон, узнав, что весь редакторский состав и почти весь художественный отдел укомплектован женщинами. Но война определенно сделала одно важное дело: женщины теперь, несомненно, получат право голоса. Никто не посмеет распихать их обратно по домам под присмотр мужей. Женщины просто не позволят этого.
— Надеюсь, ты права, — заметила ММ.
— Конечно права. Вот подожди, увидишь. — Селия взглянула на нее. — ММ, тебе когда-нибудь бывает… ну…
— Страшно? Жутко? Довольно часто, — весело ответила ММ, — но это как бессонница. К ней просто привыкаешь, так ведь? Может, пойдем домой?
— Пойдем. Вчера кухарке удалось достать немного говядины. Наверняка она жесткая, но я весь день глотаю слюнки. Она говорит, что с введением пайков на мясо стало гораздо лучше. Ей почти не приходится стоять в очередях. Я слышала, что фермеры будут использовать больше земли, чтобы выращивать сельхозпродукты. Не знаю, как мама к этому отнесется. К пахоте ее драгоценных выгонов. Слушай, я хочу попросить у тебя кое в чем совета. Это очень-очень сложно, поэтому, пожалуйста, не читай мне нотаций — не поможет.