Не бойся, мама!
Шрифт:
– Уйду.
– Завтра придешь?
– Приду.
– Ну, до свидания!
– До свидания, брат!
– Пиши, Петро: жена учителя закончила наблюдение за нашими постами. Появился американский «джип», из него вышли два офицера, направились к зданию заставы… Пишешь, Щербина?
– Пишу, мать их за ногу, пишу! – вздохнул Петро. Вдруг на той стороне раздались крики, свист, улюлюканье.
Из кухни аскеров вырвалась огромная кавказская овчарка и во весь дух помчалась к селу. Собака держала в пасти говяжью ляжку. За овчаркой бежал повар с топором в руке, за поваром – аскеры. Перспектива остаться без обеда удваивала силы преследователей, – они стали настигать
– Эй, что там произошло? – окликнул нас подошедший Пархоменко.
– Ничего особенного. Собака ихняя перешла.
– Спустить Танго? – спросил Пархоменко.
– Куда твоей Танго до того пса – за пять минут полкоровы сожрал! – ответил Щербина.
Пархоменко ушел.
Все вокруг дышало спокойствием. Я передал бинокль Щербине, вошел в комнатенку на вышке, присел на табуретку и закурил…
…Граница… Ни с чем не сравнимое чувство вызывает она в человеке! Необозримы просторы нашей Родины, и на тысячи километров протянулись границы ее – через горы и долины, через моря и океаны, через леса, болота, скалы, пустыни… Сколько же их, застав, постов, шлагбаумов разбросано вдоль этих границ, десятки тысяч пограничников охраняют их… Ты – один из этих людей, пограничников. По сравнению с несметной их армией ты – песчинка, муравей, обыкновенная точка. И все же ты стоишь на своем крохотном участке смело, гордо, чувствуя в себе огромную силу, непреодолимую мощь. Преклонив колено перед святым знаменем, ты принимал присягу. Ты поклялся народу, себе, своей совести – отдать жизнь за счастье своего народа. Ты отвечаешь за судьбу двухсот миллионов твоих братьев и сестер. Они безмятежно спят, доверив тебе жизнь свою и своих детей. Ты – их надежда. Глядя на тебя, враг не решается пролить кровь наших людей, ограбить их дом. Ты владеешь оружием, в крохотном белоголовом патрончике которого сконцентрирована сказочная сила. Ты – бог, владыка судеб человеческих… Да, великое это дело – быть солдатом моей армии, хозяином границы моей земли. И если ты думаешь иначе – грош цена тебе и твоей жизни!..
– Джакели, готовься к интервью! К нам пожаловал классик! – оборвал мои мысли Щербина.
Я подошел к перилам. По тропинке, сложив руки на спине и расстегнув ворот гимнастерки, медленно поднимался лейтенант Мдинарадзе. Вскоре он подошел к вышке и стал карабкаться по лесенке.
– Встретим! – сказал Щербина. Он застегнул гимнастерку, выбросил сигарету и повесил на плечо автомат. Я поднял крышку люка. В люке показались сперва седая голова лейтенанта, потом его вспотевший лоб, потом – раскрытый в улыбке до ушей рот и, наконец, он сам.
– Здравствуйте, ребята! – поздоровался лейтенант и сел. Я и Щербина стояли вытянувшись. Мдинарадзе, вдруг вспомнив о своем офицерском звании, вскочил
– Товарищ лейтенант! За время дежурства на нашем участке происшествий не было! Старший наряда рядовой Джакели!
– Никаких происшествий? – спросил Мдинарадзе разочарованно.
– Так точно, никаких! – ответил я.
– М-да-да. Садитесь, пожалуйста! – попросил нас Мдинарадзе.
Мы удивленно переглянулись.
– Ах, да… Здравствуйте, товарищи! – поправился писатель.
– Здравия желаем, товарищ лейтенант! – гаркнули мы. Мдинарадзе вконец растерялся.
– Вольно, – вспомнил он наконец спасительную команду. Мы свободно вздохнули.
– Эй, вы, чего там разорались? – донесся снизу голос Пархоменко. Мы втроем подошли к перилам. Увидев офицера, Пархоменко прикусил язык и вытянулся. Воспользовавшись этим, Танго легко вырвала у него поводок и бросилась к лестнице. Я быстро захлопнул люк.
– Кусается? – спросил Мдинарадзе.
– Ест с костями! – ответил Щербина и тут же крикнул Пархоменко:– Убери собаку!
С большим трудом Пархоменко удалось справиться с Танго. На вышке наступило неловкое молчание. Мдинарадзе не знал, с чего начать разговор. Он достал из кармана и протянул нам коробку сигарет «Кент>:
– Угощайтесь!
Я бы с удовольствием взял две сигареты, но не посмел. Мдинарадзе, угадав, улыбнулся:
– Бери, бери! Впрочем, я возьму пару, остальные оставьте себе. У меня их много…
– Что вы, не надо… – смутился я.
– Бери, говорю! И подай-ка, пожалуйста, бинокль.
С минуту он всматривался в село, потом опустил бинокль.
– Ничего не вижу!
– Вы посмотрите через стереотрубу. Вот сюда, пожалуйста! Мдинарадзе пристроился к стереотрубе.
– О, это другое дело! – воскликнул он. – Объясни-ка, пожалуйста, что там у них…
– Вправо деревянное здание – это их застава. Видите? Идут занятия. Это аскеры. А вот офицер.
– Вижу, в зеленых брюках навыпуск… А что это за примитивные винтовки?
– Американские, десятизарядные.
– И это хваленое американское оружие?
– Нет. Туркам они дают старые винтовки… У самих-то гораздо лучше…
– Понятно!
– Вон там, слева – дом старосты.
– Какой же он староста, не мог даже застеклить окна! Я пожал плечами.
– Дальше стоит дом под черепицей. Там живет учитель.
– А школа?
– Есть. Начальная.
– Чему же там учат?
Я не знал программу начальных школ в Турции и поэтому промолчал.
– А что там, на берегу?
– Кофейня. Чуть дальше – школа.
– Где же люди?
– На работе. У лих посевы вон за той горой.
– Электричества нет?
– Мда-а, плохо живут…
– Плохо, – согласился я.
– Не переходят к нам?
– Не знаю… Я второй год здесь служу, пока никто не переходил…
– Наверно, боятся…
– Кого?
– Ну, как их, аскеров своих!
– Наверно…
– А село красивое!
– Красивое!
– Смотри-ка, какой пляж, какое побережье! А скалы! Стоят, словно корабли! Красота! Как твоя фамилия?
– Джакели, товарищ лейтенант!
– Так вот, Джакели, все это когда-то было нашим – отсюда и во-о-н до тех пор!.. И лазы – наши братья, они по-мегрельски говорят. Ты слышишь их?
– Иногда, когда они спускаются к ручью.
– Понимаешь?
Я отрицательно покачал головой.
– Сколько тебе лет?
– Девятнадцатый.
– А тебе? – обратился Мдинарадзе к Щербине.
– Столько же, товарищ лейтенант!
– Женаты?
– Пархоменко женат, – ответил Петро.
– Кто такой Пархоменко?