Не буди Лешего
Шрифт:
Съест упырь меня совсем,
Если сам земли могильной
Я с молитвою не съем».
Что же? вместо вурдалака
(Вы представьте Вани злость!) —
В темноте пред ним собака
На могиле гложет кость.
А.С. Пушкин. Цикл “Песни западных славян", стих "Вурдалак"
Иду я вдоль кромки поля, скрываясь в тенёчке, думаю, с чего бы предвестнику от Мары прилетать? Рядом Баюн идёт, и на ходу раны зализывает, умывается.
— Сильно потрепало тебя? — спрашиваю.
— Мяу, — отвечает.
— А сказка где, стишок какой, песенка?
Посмотрел на меня кот, подумал. Вздохнул. Пошёл дальше.
— Баюнка, ты не серчай. Надо было прогнать нечисть пернатую.
— Тьфу! — сплюнул кот чёрные перья из пасти.
Идём молча.
Чую, земля под ногами шевелится. И шум стоит нехороший. Как будто старые кости где-то ломает. Посмотрел в рощицу, а там ветви сухие с земли поднимаются, всё ходуном ходит.
— Заложные, что ли, беспокоятся… К чему бы?
А покойники те заложные, неприкаянные, мною упомянутые, а ну давай с земли вставать, ветки с себя снимать и поначалу друг на друга прыгать. А потом выстроились в одну линию и пошли.
— Надоело мне всё, — говорю и на кота смотрю. — Что они полезли, Баюнка, как думаешь? Вроде не русалочья неделя, лежали бы да лежали.
— Мяу.
— Мяу? Много у меня к тебе вопросов.
Первый упырь повёл носом и пошёл на нас с Баюном. Баюн тоже повёл носом, посмотрел на упыря, потом на меня, покачал головой из стороны в сторону и в лес сиганул.
Ладно, котик, это не твоя битва. Не всё же тебе одному отбиваться. Поднял я топор.
Рубить упырей — дело нехитрое. Только почто повставали они, да много так?
— Тут я, нечисть поганая, — поднял землицы ком и запустил в одного вурдалака. Кровь моя для них невкусная, бесполезная. Да безмозглые они, разве разберутся? Нападать будут на всё что движется. Зверья много попортят, а то и человеков заблудших или на окраине леса в лугах работающих. Так-то человеков мне не сильно жалко, но, опять же, на подвластной мне территории негоже вурдалакам шалить.
Нечисть поганая внимание на меня обратила. Побежали. Прыгают, зубы свои гнилые выпустили, пальцы с длинными когтями растопорщили. Снял я с пояса топор. Мне бы два топора сейчас, да носить их неудобно. Разве что — оба за спину приделать? В две бы руки я б упырей этих мигом раскидал.
На поясе у меня нож, рожок и фляга. Это само собой, вещи нужные, их тоже не снять. Ну да меньше думок, больше дела. Первого вурдалака порубил. Второго за пасть поймал и откинул. И дальше топором.
Рублю, значит, вурдалаков направо и налево, а всё же думки в голову лезут. С чего вурдалакам вставать? Кто-то поднял их? Уж не лешаки ли с соседнего леса?
Я за этой территорией пригляд держу, она вроде как и моя, и ничейная. Отобрал я её у другого Лешего давным давно. Ну и, понятно, что двум Лешим в одном лесу не бывать. Теперь тот лес мой, сосед, злобу притаивший, сюда глаз не кажет. А вот лешаки его остались и в услужение не пошли. Растут, множатся, злобу копят. Могли они вурдалаков натравить?
Вроде всех порубил. Стою, дух перевожу. Топор только затупил об их гнилые черепушки. Как смотрю — опять ветки задвигались, но то не на земле, а в чаще. Выстроились передо мной лешаки — бывшего Лешего с этого подлеска прихвостни.
— Гляди, целехонек!
— А что на меня любоваться, чай не красна девица.
— Много нас а ты один.
— И в прошлый раз так было.
— Меньше нас было, запамятовал?
Что моя башка нынче, в ней грибы и мох.
— Леший ваш с вами был, а теперь вы без Лешего. И многих ваших нет.
Проросли давно травой сорной на полянке спорной.
— А нас числом теперь много побольше. И без Лешего справимся.
А ведь и впрямь вся роща ими утыкана. Стоят, как боровики все, сбитые, морды кабаньи, свирепые, на головах рога загнутые. Клыками по подбородку шерсть истёрли. Ишь как много их! Неужто селян тащат да в лешаков обращают? Из заложных только упыри получаются. Не кладбищенские же? Колдун, что ли, объявился? Леший их колдуном не был.
— Ну так начнём, может? Что-то смотрины затягиваются.
Ну так они и начали. Всё ж таки плохо, что топор у меня один.
Добавлю сюда обложку, чтоб можно было рассмотреть мелкие детали:
На иллюстрации топора два — позже Леший обзаведётся вторым топором. Ему подарят:) Художник — Трилата Нижеги
Глава 3. Лешаки
Рубились долго. Эти твари клыкастые кусаться на умеют — клыки загнутые мешают. И бодаться не могут — рога кривые. Махались топорами.
Их много, они круглые да юркие. Я один, и весу тяжёлого. Но хоть не совсем ещё дерево, поворотливый.
А так знатно меня порубили всего. Как бы и впрямь в землю не уйти и не прорасти мохом.
Но пока стою, отбиваюсь. А надо ж их, кабаняков невежливых, со своей земли согнать.
— Добиваем, кажись! — кричат. И ничего ж не посоветуешь, если кажется, нечисть ж мы.
Чувствую, жжётся что-то в нутре. Вниз смотрю, отнял от брюха руку. Кровь течёт по животу, вся моя шкура промокла. Да и рёбра поломали, раз мне не вздохнуть.
Тяжко стало, но стою пока, хоть ноги проседают. Как нежить не смертен, но выбить дух можно, помру. И никуда не денусь. Останусь мёртвым пнём, зарасту травой — пришлым лешакам на веселье.
Но это лес мой, и раз пока не издох, видать ещё здесь нужен. А эти лыбятся, стоят, довольные кабаняки, наверное уже между собой лес делят.