Не буди Лешего
Шрифт:
— Как звать тебя? Пахнешь почему-то знакомо… — она повернулась ко мне. — Лешенька, уж не родственник он девки той, из последних твоих?
— Её отец, — ответил я, соображая, что снова создали мы Раде проблем. — И не девка она моя, а гостьей была в моём доме. Велимир — свёкр её, она замужем.
— Радимир я, — мужчина подошёл. — Что ты хочешь от нас, красавица? Дружина сильно ослабла, но ещё сгодимся.
— Силён ты, — Мара положила руку Радимиру на грудь, — и тёмная кровь в тебе есть. Так почему же Воевода не ты, а он? — она ещё раз взглянула на Велимира. — А, поняла, он хитрее будет. Прозорливей. Тоже качество нужное. Вражды между вами нет?
— Нет, — ответил Велимир. Радимир же промолчал. Значит, тёмная кровь Рады ни от какой ни от бабки, а от её отца и его родственников?
— Хорошо, — продолжила Мара. — Меч отдай! — она забрала у Велимира свой меч и передала Радимиру. — Вот ты своей рукой зарубишь Колдуна. Так вернее будет… А ты, — она снова повернулась к действующему воеводе, — его проведёшь. Найдёшь Колдуна, задержишь. В общем, поступай, как знаешь, а должны вы вдвоём Колдуна вражеского убить! Поняли меня?
— Поняли, красавица, — в этот раз ответил Радимир, — а дружина наша что же?
— Дружина ваша поступает под командование Лешего. Это вот он! — она ткнула в меня пальцем. И вы тоже поступаете, как только освободитесь. А если Леший помрёт, тогда под моё командование.
— А почему бы нам не быть самим по себе? — спросил кто-то. Мара уже привычно выяснила, что звать того Зоран.
— Сами по себе вы много беды наделаете. Не ваше это сражение.
— Как не наше, когда наша земля и наших жён и детей защищаем! — вспылил Зоран.
— Не горячись, Зоран, — осадил его Велимир. — Мы в клетках сидели, не видали, что происходит. Не знаючи бросимся рубить кого ни попадя, натворим беды. А так вижу, что много нежити и на нашей стороне!
— Ты мой хороший! — Мара погладила его по щеке. — Вот! Слушайтесь своего Воеводу, он дело говорит. Сейчас мы остальные клетки порубим, соберётесь, выслушаете инструктаж. Леший — живая вода с собой?
— С собой, — я снял с пояса фляжку. Мара её сразу забрала, чуть поморщившись.
— Все сделают из этой фляжки глоточек — сразу полегчает вам. Если на ком чары или морок, вражиной наложенный, я сниму.
— А снимать чары будешь, поцелуем своим одаривая, красавица? — кто-то из них спросил. Кто помоложе. Узнал я отрока из Волчьего братства, что в лесу моём ошивалось.
— Могу и поцелуем, — кокетливо ответила Мара. — Только за мой поцелуй некоторые жизнью расплачиваются. Но если очень тебе хочется! — она сделала шажок к спросившему.
— Ну-ка цыц, — я её одёрнул, схватив за локоть. — Пошли уже остальных освобождать.
— Ну что ты, Лешенька, ни себе, ни людям, — надулась красавица.
— Мне вот они точно не нужны, — ответил я. — Да я и не человек, и ты, кстати, тоже.
Мы пошли к клеткам. Рубили вдвоём, чтоб быстрее. Освобождённых сразу, ещё чумных, отправляли к Велимиру, чтоб вопросов не было. Шёл за нами тот самый Зоран и ещё какой-то мужик, собирали пленных, провожали к остальным.
— Ну не человек и что? — Мара продолжила разговор, не переставая рубить клети. — А тоже мне хочется любви и ласки! Рада твоя, значит, замужем, а у тебя ночевала. И я замужем, а меня ты прогнал! Какой-то ты, Лешенька, непоследовательный и со мной неласковый! Обижусь я на тебя!
— Дурная ты женщина, Мара. Не прекратишь, я тебя сам выпорю.
— Так я не против, — она ко мне повернулась. — Люблю тебя, конечно, Лешенька, спасу нет. Так бы и расцеловала.
Она действительно меня поцеловала. В лешачую морду. Нахмурилась.
— Умрёшь ты скоро, Алёша.
— Ну если смерть целует, чего ожидать хорошего? — спросил её, разрубив ещё одну клеть. От поцелуя её холодом могильным веяло.
— Так ведь жарко тебе, жилы горят. Лес твой вон, в щепы обгоревшие превращается, — Мара кивнула на обугленный остов леса. — А так хоть прохладу почувствовал. Я, Алёша, ничего просто так не делаю.
— Спасибо и на этом, — ответил. Пленников мы освободили. Пошли обратно, проводить инструктаж.
— Ты пока не помирай, Леший, не вздумай, — снова продолжила Мара, пока дружина Велимира пила живую воду. — Кощей слабеет. Не сможет он один силки в лесу держать. И оборону не сможет держать, не выдюжит. А если лес твой сгорит, и вовсе план наш провалится. Освободим пленённую нежить, и помчит она дальше, и нас задавит.
— Неужто за мужа волнуешься? — удивился я. — Бессмертный же он.
— И толку мне от его бессмертия? — Мара нахмурилась. — Обгорит опять весь до скелета, и что мне с ним делать? Снова в подвале на цепях подвешивать, ждать пока он оклемается? Так он и тысячу лет провисеть может.
— Ты бы водичкой поить не забывала, может, быстрее бы оклемался, — предположил я.
— Вот мне помнить о всякой ерунде ещё! — Мара вздохнула. — Ну вот помрёшь ты, Кощей помрёт — мне к Горяну идти сто первой женой? — она на меня выразительно взглянула. — Горян вон уже тоже давно раненый летает. Припадает на одно крыло… Кстати, я, если что, за его жён не в ответе. Я не мужик и мне этот гарем даром не сдался. Сгинет их муж, пусть как хотят, так и живут — хоть в артель женскую объединяются. Знала же поди каждая, что таких, как она, ещё девяносто девять.
— Злая ты, Мара.
— На то я и смерть. Эх… ждёт сегодня кого-то злая смертушка! — она рассмеялась. Потом обратилась к людской дружине:
— Ну что, красавцы, все живой водицы выпили?
Ей закивали.
— Молодцы, а теперь соберитесь поближе, я вас окурю пудрой специальной! — она сняла с пояса маленький мешочек, высыпала на ладонь пудру и дунула. Густой дым поднялся и быстро окурил всех присутствующих.
— Это что, Мара, за порошок такой? — спросил я.
— А, это? — она ответила громко, чтобы всем было слышно. — Это прах с тела моего собранный. Да шучу, конечно. Прах с тела мужа моего, Кощея. Или песочек, если хотите, который с него сыпется. Из самых интересных мест.
Некоторые закашлялись.
— Да снова шучу я. Лешему скажу на ушко, что это, а вам не стоит беспокоиться.
— Ну и что это? — спросил я.
— Прах его сожженных любовниц. Тех, с кем его с поличным застукала, на месте преступления.
— Снова шутишь? Мара?