Не буди Лешего
Шрифт:
— Видать лесу больно, — Кощей, качая головой, вылил на меня воды из фляги. — Грудина, вон, пробита, Леший.
— Ну плесни и туда тоже. Только оставь малость. Ещё же Горян придёт.
— Как скажешь, — Кощей убрал флягу. — А с котом что?
Я поднял башку Баюнке. Он смотрел на меня мутным взглядом.
— Давай осмотрим, — я кое-как присел, проверил кости у кота, чтоб были целы, прощупал внутренности.
— Давай вот сюда малость ливани.
Когда закончили, Кощей помог мне подняться, я кота взял на руки и занёс в дом.
— Куда идти, Алёша?
— Давай за стол. И постели что-нибудь на лавке!
Кощей попробовал поколдовать — не получилось, вздохнул, ушёл в спальню мою, вернулся с покрывалом — постелил его где я сказал. Я туда осторожно положил кота.
— Оклемается?
— Да должен. Где было дюже плохо, мы водой полили. А так сильно ничего не перебито. Лапа, конечно, не отрастёт.
— Когти у него железные, а лапа из кости… — я подивился.
— Сделаем ему и лапу железную, — Кощей присел. — Как сам оклемаюсь и колдовать смогу. Есть у меня кузнец один в знакомых и кузня у него хитрая. Сделает нам лапу для Баюна, а я так заговорю её, что будет как родная. Даже лучше.
— Ну дело.
Мы помолчали.
— Так ты сейчас колдовать не можешь?
— Пока не могу. Надо восстанавливаться. Все силы уходят, чтобы держать свои кости вместе, — Кощей вздохнул.
— А ты как сюда добрался?
— Прилетел на ступе.
— Как думаешь, Горян придёт? Он тоже был сильно ранен. Как бы не…
— А что мне будет? Конечно я пришёл, вот он я! — в дверном проёме появился Горыныч. В новом кафтане, весь перевязанный чистыми тряпицами, уже сиял весь, хоть сильно был изранен.
— Подлатали жёны? — тоскливо Кощей поинтересовался.
— Конечно, как налетели, как давай меня ругать, что я так к себе не бережно!
— Бережно! — Кощей заскрипел от смеха. — В битве-то!
— А что у вас за дело? — спросил я, усаживаясь на скамью за стол.
— Да как же! Неужто ты забыл! — Горян нырнул в мою печь и вытащил чугунку. — Ушица же нас ждёт! Водяной очень желал отведать! Давайте уважим, что ли, и его самого, и его хозяюшку!
— Вон вы зачем… — я собрался было встать, Кощей посадил меня на место, сам нашёл нам чашки с ложками. Горян разлил из чугунка ушицу. Посмотрел на зверюгу, что всё ещё там плавала в ухе.
— А эту вот кому? Пожалуй, я не съем такую!
— И я не съем, хоть зубы целы, но мне её куда? — Кощей показал на свой скелет. Я, признаться, и не представляю, как он есть уху собрался. В Кощее сейчас мяса на костях и внутренностей нету, нет ничего, кроме самих костей.
— Ну… я могу попробовать обратиться. Змеем-то я её съем. Там в нутре перегорит, не страшно, — Горян начал примериваться.
— Где ты собрался обращаться? — перепугался я. — Ты же разнесёшь мне дом!
— Ну что, выходить на улицу? — Горян растерялся. Как вдруг на стол протянулась чёрная лапа. Потом вторая. Баюн поднялся, навалившись на столешницу всей тушей, ткнул мордой в чугунку, выловил ту тварь и съел. Только на зубах кошачьих заскрипели рыбьи кости.
— О, Баюнка, молодец! — Горян потрепал кота по холке. — Хороший котик! Ну что, други, — он к нам обратился, — и нам пора отведать ушицы! — он взял ложку. Смотря, как Кощей повторяет этот жест, я взял ложку тоже. Мы все зачерпнули ухи, попробовали. Посидели молча. Я смотрел, как ушица стекает у Кощея по костлявой морде. Он вкус хоть чувствует? А Горян?
— Ну что могу сказать… — Горян аккуратно ложку пристроил рядом с чашкой. — Мужик отмаялся.
Это он про Воднейшество и про стряпню Кикиморы? Раздался дружный хохот.
Под этот хохот грохочущий Баюн засунул морду в чугунок и жадно залакал.
— Смотри, а коту нравится, — Кощейка подивился.
— Ешь, Баюн, — я ему котелок пододвинул. — Эх, а обещал тебе я мёду или вина. А кроме ухи ничего в доме и нету.
— Да погоди ты, — Горян выудил откуда-то из кармана бутыль. — Во! Вещь славная!
— Это что? — Кощей присмотрелся пустыми глазницами.
— Это, брат Кощей, настойка. Ух как хороша! Сейчас распробуем!
— А ты, уважаемый Горян, не мог с собой прихватить какой закуски? — Кощей смотрел тоскливо. — А то как-то за пустым столом сидеть больно грустно.
— Наколдуй.
— Да не могу я, — Кощей махнул костлявой кистью.
— Смотри-ка, а уха зашла Баюнке! — Кощей подивился снова. Баюн жадно всё вылакал, морду поднял и на Костейшество смотрел больно плотоядно.
— Я твоего кота теперь вообще боюсь, — Кощей отодвинулся. — И главное: ни одной же бабы, чтоб нам что-нибудь к столу приготовить! Кого мы там вообще спасали? Я больше не пойду никого спасать! Ну его, гори огнём!
— Оно и сгорело.
Опять посмеялись.
— Я, братцы, вообще не удивлён, что мы все когда-то померли и возродились нечистью, — Кощей снова вздохнул. — При таких талантах за пустым столом сидеть за всё своё геройство.
— У меня в погребе всего полно. И вина, и мёду, и всякой снеди, — начал перечислять Горян. — Давай ко мне! Помянем Водяного. А-а-а! — протянул вдруг он. — У нас Алёша-то безвылазный из своего лесу!
— Ты Мокошь, Алёша, в плен возьми, как явится, и не выпускай! — Кощей советует.
— А что являться ей, из жалости? У нас обмен был, теперь обменивать мне нечего. И так почти леса нет. Какое тут столярничество? — я покрутил ложкой, вылил свою уху обратно в котелок, Баюнка жадно мявкнул.
— Горян, у тебя сто жен, которых ты нам намедни втюхивал. Поделись по-братски! Нам с Алёшей хоть бы по одной!
— У тебя же есть жена, Кошейка.
— Мне правда надо, смотри, я оголодал, я одна кость!
— Нет, мне самому нужны сейчас будут все и сразу. У меня нервы. Нервы лечатся большим количеством красивых женщин.
— И все, главное, жёны, — Кощею почему-то никак это покоя не давало. Видать, ему ещё девяносто девять заводить не разрешают.
— И все жены. И все любимые!