Не буди Лешего
Шрифт:
— Дома поправлю. Будет как родная. Меня Мара снова заткнёт в бочку с мёртвой водою, а там обрастут кости мясом… — он чихнул неудачно и весь рассыпался.
— Ой, Кошейка разлетелся! — Горян взмахнул по воздуху руками.
— Да пущай валяется, не сильно жалко, — я заметил.
Баюнка кость подобрал и начал грызть.
— Э, брось, Баюнка, брысь! Не грызи эту гадость! — я кость отобрал. — Кощей, а это, кажись, действительно твоя!
— А сильно надо, чтоб были его кости? — спросил Горян, пока мы Костейшество вместе собирали.
— Да я почём знаю? Ну наверное сколько то надо, чтоб были именно его, нельзя же из совсем чужих костей собрать того же самого Кощея?
— А Кощейка, что скажешь? Косточка вот эта нужна иль не нужна?
— Вы мне друзья иль нет? Поможете собраться?
— А мы что делаем?
Мы как смогли, его собрали. Он сразу же домой поковылял. Мы вышли проводить. Смотрим вслед, как он идёт до ступы.
— Красавец! — Горян ему вслед смеётся. — Добрый молодец, ничего не скажешь! — Горыныч руку на плечо мне положил, сказал мечтательно. — Эх, Алёша, жаль, его сейчас не видят его бабы! Они бы обомлели!
— От чего?
— От красоты!
Кощей, залазя в ступу, повернулся.
— Тьфу на вас. Повезло ж с друзьями…
— Зато женился ты удачно.
— Тьфу на вас ещё раз.
— Это… Кощейка, далеко не улетай. То бишь, не заныривай в бочку свою надолго! — Горян уж вслед кричит.
— А чего так? Я б сейчас да в столетний сон, — Кощей в ступе своей завис над нами.
— Да там люди тоже будут поминать Водяного, может, заглянем? Так, одним глазком? Охота посмотреть, что там будет.
— А что за охота? — я не понял. — Я не пойду. И видеть-то сейчас не хочу людей.
— Рада твоя выстругивает идола из дерева для Водяного. Установят на реке.
— Где это видано, чтобы нечисти такое ставили? — я удивился. — Он же не Бог был.
— Ну не Бог, а если Раде что-то в голову втемяшится… Кажись, селяне поддержали, — объяснил Змей. — А я как раз мимо летел, да посмотреть остановился. Завтра вечером они устроят ему прощание. Я слетаю. Захватить кого?
— Ну давай посмотрим, — Кощей согласился.
— Я обещать не буду, — я ответил. — Лес туда подходит почти вплотную. Может, зайду, а буду без настроения, не пойду. Ещё Кикимору надо найти на болоте.
— Вот с ней и приходи! — предложил Кощей. Горян согласился. На том мы и расстались. Кощей улетел на ступе. Горян после некоторых усилий всё же змеем обратился, но правда, не улетел, опять пешком ушёл. А я направился искать Кикимору.
Глава 34. Проводы
Я всё-таки пришёл на проводы Водяного. Взглянуть захотелось, да тянуло что-то туда. Долго шёл кромкой леса, чтобы рассмотреть, что с полями да пашнями стало после битвы всей, да после того, как река русло сменила. Покорежило много где землю, заболотило, да лес повалило тоже. Но да это всё выправится.
Сама река плоха, вода в ней ни к чему непригодная. Но и здесь жизнь постепенно своё возьмёт.
Увидел под деревом Кощея с Горынычем. Стояли они на нашем берегу — напротив поселения людского, что через реку виднелось. Вроде не пострадало оно.
И на берег люда много вышло. И мужчины здесь, и женщины. Прощание устроили.
Стоит, действительно, статуя Водяного, и бабы песню поют. В реке Кикимору увидел, и Мара рядом с ней. Тоже они поют, и от их пения пробирает до костей.
Пошла по воде рябь, хоть и ветра нет, разогнались волны. Воронки начали закручиваться. А потом столбиками тонкими, прозрачными, каплями, словно камнями хрустальными, вода поднялась вверх. Звон раздался, пение тоже усилилось. Бабы начали многие без чувств валиться.
И тут увидел я Гостяту. Бросилась она тем, кому плохо стало, помогать.
Сама худа, выглядит неважно, хотя что мне с берега противоположного разглядеть?
А когда она тоже упала, её на руки подхватил какой-то мужик — из их, видимо, из селян.
Я бы, может, что-то и почувствовал, если б было чем. Боль — она и так меня изнутри ест поедом, и боль эта каждого живого существа, что в лесу после битвы страдает. Так только — в голову как будто сверху обухом — обрушилась мысль тяжёлая. Гостята жива, среди людей, вон и есть кому подхватить её, как ей стало плохо. Помирать, кажись, Гостята не собирается. Бабы многие попадали, как и она — от пения Мары это всё. Оправятся. Да и в лес знахарка не стремится. Ни разу не заглядывала. Значит, так тому и быть. Пусть живёт своей жизнью. А я всё одно теперь лесное чудовище, и облика человеческого у меня больше нет.
Ушёл в лес. Слушал оттуда пение. Видел, как улетают Горян с Кощеем. Как Мара провожает Кикимору до болота — видел и слышал, только не через свои глаза и уши — через лесные.
Ни с кем говорить не хотел. Да и друзья мои ко мне не приставали. Кикимора выла ещё долго. А у меня всё сил не было подняться да за ней идти.
Сидел себе пнём, сидел. Ни о чём не думал. Так, может, Водяного вспоминал. Крутил мысли в голове одни и те же — наш последний разговор. Чувствовал что-то Водяной. Вот и беспокоился. Может, не за себя боялся, а вышло, что сам…
На время как будто пропал я, слился с лесом, блуждал меж ветвей, по корням путался, листву погоревшую носом разрывал. А потом очнулся разом, поднялся и пошёл к болоту. Оно много где было теперь — болото это.
— Кикимора! — позвал громко. Она встрепенулась, прекратила вой. Замерла, голову в плечи втянула даже.
— Кикимора, чего воешь? Надоела, — сказал ей.
— Вою и вою, — ответила, — тяжело мне. Моё право.
— Хоть повернись ко мне, с Хозяином разговариваешь, — напомнил ей.
Она повернулась, подняла голову. Страшна она. Волосы спутанные, вместо платья — листва да болотная ряска.
— Пошли со мной! — протянул ей руку.
— Куда это? — не поняла она.
— Ко мне в дом, со мной жить будешь.
— Нужна тебе баба болотная? — с сомнением спросила она. — Горе у меня.
— Будешь в доме моём горевать, — я руку протянутую не убрал, стою по колено уже в болотной трясине, жду.
— Пошли коль не шутишь! — она руку свою протянула, за мою лапу схватилась крепко. Вытянул я из болота её и сам выбрался. Говорю Кикиморе: