Не буди Лешего
Шрифт:
— Кощеева пристройка до сих пор пустует. Я так и не снёс её. Там можно спальню обустроить. Или две. Тишка, хочешь свою комнату?
— Я могу где угодно спать, на любой лавке, — он прошёл к столу. — Мне не надо отдельного места.
— Мне стеснять вас неудобно, — промолвила Гостята, бочком пробираясь за стол.
— Помилуй, какое стеснять, дом огромный, — развела лапами Кикимора. — Устраивайся где хочешь. У меня своя опочевальня и купальня, мне вы не помешаете. А пристройка каменная, правда что, пустует. Алёши почти никогда дома нет — он всё время в лесу. Мне хоть будет веселее. Ну я, правда, тоже много времени на реке провожу, — быстро добавила она, поглядывая на меня. Я принялся есть. Оголодал страшно. Наблюдавшая за исчезающей едой Кикимора подскочила.
— Наверное ещё добавки надо? Я мало приготовила. Не привыкла к гостям.
— Я помогу, матушка, — Гостята тоже вскочила. Они столкнулись у печи.
— Я не мешаюсь? — спросила знахарка.
— Я совсем не ревнивая, — Кикимора сложила лапы на щёки Гостяты, а я подумал, что сила у речной нечисти такая, что она может одним махом оторвать знахарке голову.
— Я про дом и про хозяйство говорю, — Кикимора улыбнулась. — Распоряжайся всем, что видишь, смело. У меня не спрашивай.
— Вроде всё как раньше было, на том же месте, — огляделась Гостята, освободившись. Мне показалось, что намёк это на то, что она здесь была прежде Кикиморы. Я отвлёкся, за ними двумя наблюдая. А в голове промелькнула шальная мысль. Вот у меня две женщины в доме, стоят у печи и уже выясняют, кому и как хозяйничать, а Горян со своей сотней в юбках что делает? Они у него все вместе живут или по отдельности? Сколько к нему на самом деле ещё любопытных вопросов.
Ещё раз уверившись у Кикиморы, что она не собирается топить моего сына, я отправил их вдвоём купаться. Гостята, видно, чуть дара речи не лишилась. Попробовала Тишку остановить, но тот ответил, что уже не раз купался, а с речки их наверное заберёт Горян, так что они к обеду вернутся обратно. Гостята пообещала приготовить обед.
Мы остались вдвоём.
— Тебе бы поспать, — предложил ей.
— Как мне спать, когда белый день, — не согласилась она.
— А где вы ночевали сегодня? — я ж не помню ничего, вот спать свалился на улице.
— В спальне твоей, Алёша. Там тоже мало что изменилось, — спустя мгновение знахарка добавила.
— А что мне менять и зачем? — я уселся на крыльцо, дожидаясь, чтобы Гостята присела рядом.
— Тишка с твоей женою дружен? — спросила Гостята аккуратно.
— Вроде ладят, — ответил я.
— Я сказать тебе хотела, про себя и про сына… нашего, почему вышло так и что я думала, что так будет луч…
— Что ты думала и почему когда-то так решила и поступила, мне не важно, — остановил я её, — ты сейчас здесь и наш сын тоже.
Женщины одним моментом чувствуют. Что сейчас она в голове и сердце держит, то для неё правда. Завтра она будет чувствовать и думать другое и себя и меня уверять в том, что это и есть настоящее, а вчера было не то. Я решил, что мне без разницы. Через столько лет она уже сто раз заново придумала, почему так поступила и почему так правильно. Ещё и меня в этом убеждать ни к чему.
— Ты не хочешь меня выслушать?
— Нет, — я поднялся и открыл двери. — Дом тебе хочу показать. Всё же изменился он немного, расскажу тебе, что где.
Она послушно зашла, я за ней последовал. Показал ей все комнаты, кладовые и ледник. Показал, как идти в покои к Кикиморе, и что её тут есть личная купальня.
— Сюда лучше не входить, — кивнула Гостята.
— Не то чтобы… Но всё ж таки она речная нежить, вряд ли тебе в её купальне понравится. Я туда не лезу, по крайней мере, — рыкнул я, надеясь, что похоже будет на смех.
А сам себе отметил, что Гостяте надо срубить обещанную когда-то баньку. Тишка, конечно, скажет, что может вымыться в любом корыте, но всё же они люди, им не подойдёт всё время мыться в реке.
В кладовой, где хранились припасы съестные, Гостята сразу схватила банку гороха.
— А вот это, Алёша, тебе пригодилось бы.
— Горох перекладывать из кучки в кучку? Тишка мне уже показывал.
— И ты, конечно же, не делаешь. А это очень занятие полезное, — она внезапно схватила мою лапу, прошлась своими сухими пальцами по моим пальцам, каждый прощупав, посмотрела на когти.
— Что поняла? — спросил я, забирая лапу.
— Держи, — она вручила мне банку с горохом. Пробежала взглядом по полкам, нашла пустой туесок. — Вот из этой банки в этот туес по одной горошине. А когти тебе подстричь нельзя?
— Нельзя. Ты, значит, Тишку учишь лекарскому ремеслу?
— Не то чтобы учу. Он любопытный, всё запоминает. А вдруг пригодится? — она вышла из кладовой, добавила. — Мы заснуть сегодня не смогли. Тишка про тебя всю ночь рассказывал.
— И что говорил?
— Всё больше про то, какой ты хороший.
Не знаю, можно ли понять по моей звериной роже, когда она, рожа, довольная.
— Быстро же он к тебе привязался, — продолжила Гостята. — А Кикимора тебе, значит, нынче жена?
И как с Гостятой разговаривать? Если она скачет с одного на другое. Я её повернул к себе.
— Могла и ты быть моей женою. Если б не сбежала.
— Но я ведь…
— Наверное не приняла мой лесной облик или, пораздумав, не приняла жизнь в лесу затворническую. В любом случае хорошо, что нас развела судьба.
— У вас так запросто тут женятся? — теперь она схватила меня за лапу.
— Вообще-то я сто лет прожил и ещё двести бы прожил и не женился. Но ты пришла, и если бы вернулась, стала здесь Хозяйкою. Но ты не пришла. И скрыла сына. А с Кикиморой у нас договор. Мне нужна Речная владычица, а ей поддержка в этом статусе. Водяной умер, нового нет, так что мы с ней одни следим за порядком в лесу, на реке и на болоте. Как я уже и сказал — хорошо, что судьба нас с тобой развела вовремя.
— Я уйду, Алёша, — вздохнула Гостята, выпустив мою лапу и принявшись теребить свой рукав. — Немного передохнём, и уйду.
— Никуда ты не уйдёшь, — сообщил ей я.
— Так я здесь пленница?
— Ты здесь уважаемая гостья. Мать моего сына. И покуда Тишка свою судьбу не выбрал и не ушёл от нас, ты будешь здесь со мной. Он тебя никогда не оставит, если не будет знать, что ты в безопасности. Со мной ты в безопасности.
— Я уйду в соседнее селение. У Тишки там много друзей. Там старейшина живёт и воевода, и…