Не будите Гаурдака
Шрифт:
— Что ты имеешь в виду? — перестал на минуту дрожать под покрывалом и высунул голову наружу Иванушка. — Разве есть выбор? Насколько я понял, с нами… ааах… полетит Олаф.
— И расстанется со своей золотой табуреткой, на которую точит зуб лукавый служитель культа?
— Ааах… М-да… — снова зевнул и озадачился Иван. — Престолонаследие — важный… ааах… процесс… Тогда его дядя?
Сенька фыркнула:
— Верховный жрец Хлодвиг Ужасный — победитель гаурдаков!
— Н-ну… Адалет ведь сказал… ааах… что там ни с кем сражаться… ааах… не придется… — более чем разочаровано напомнил царевне Иванушка. — Так что его телосложение и умение… вернее,
— Думаешь, он согласится лететь? — полюбопытствовала Серафима, кряхтя стягивая, казалось, приросший к ноге от долгой носки, правый сапог.
Думать, как ему предложили, царевич даже не стал.
— Не согласится… ааах… — тут же зевнул в ответ он.
— Это оставляет нам конунга. А он, во-первых, некоммуникабелен, а, во-вторых, нетранспортабелен.
— И кто… ааах… тогда?.. — сквозь подступающий с новыми силами сон пробормотал Иван.
— Не знаю, — пожала плечами, выскальзывая из кафтана, Сенька. — Но, если разобраться, не один ли пень? Лишь бы по крови подходили. А там пусть хоть прапрадедушку с костяной ногой с печки снимают и отправляют.
— Нам, может… ааах… и никакой… — неумолимо ускользая в страну теплых грез, повернулся на другой бок Иван и снова скрылся с головой под мохнатой шкурой. — А для них… трон… ааах… преемственность… династии… ааах… отец… за дедом… то есть, дед… ааах… за бабкой… бабка… за внучкой… внучка… внучка… ааах… внучка…
— А ежели еще лучше разобраться, то нам-то какая разница, какая зараза будет совершать на наш север набеги — законный Олаф или случившийся в нужном месте в нужное время проныра Хлодвиг? — не рассчитывая больше на засыпающего мужа, сама с собой продолжила дискуссию царевна.
Но Иванушка услышал и едва разборчиво пробубнил:
— А как же… ааах… справедливость?..
— Ты про справедливость лучше у лукоморских мужиков да купцов спроси, ограбленных да пожженных твоим обиженным Олафом и его папочкой, — рассталась со вторым сапогом Серафима и потянулась к свече на прикроватном сундуке [20] . — А оптимальным вариантом было бы, если бы они все отказались, и Адалет превратил кого-нибудь из них в жабу. А лучше — всех. Да так и провозил бы всю дорогу. А потом, когда назад бы вернул, обратно превратить бы не смог. Вот это я, понимаю, справедливость. А ты — «престолонаследие… бабка за внучкой, внучка за Жучкой…»
20
В серебряном подсвечнике с лукоморскими узорами. И какое-то из чувств подсказывало ей, что денег за него завхозом отряжского конунга уплачено не было.
Но на явную провокацию супруг ее, промерзший и теперь еле оттаявший, не ответил: он уже спал глубоким мирным сном промерзшего человека, оказавшегося в конце невыносимо долгого дня между теплых шкур.
Сеньке не спалось.
Сотрясая стены и потолок, из соседней комнаты докатывались волны Адалетова храпа. Удовлетворенно посапывал у стены Масдай, окруженный набитыми раскаленными углями жаровнями. Тихо посвистывал носом супруг, заключив в безмятежные объятия обе подушки. Беззлобно перегавкивались на псарне конунговы волкодавы. Снизу доносились, перебивая и заглушая друг друга, голоса энергично продолжающих старую ссору [21]
21
Или начавших новую.
Если вообще собирались.
Интересно, как происходит процесс узнавания божественной воли у отрягов?
Сходить, узнать, что ли?
Заодно поинтересоваться, как выглядят культовые строения у народов дальнего севера и чем интересно их внутреннее убранство…
Иван бы наверняка одобрил.
Если представить ему это мероприятие как самообразовательную инициативу со страноведческим уклоном.
В конце концов, любопытство не порок, а пополненье знаний.
Не убеждая себя больше в том, в чем убеждений ей вовсе не требовалось, Сенька выудила из-за пазухи кольцо-кошку, насадила на палец и, напряженно прислушиваясь к неохотно стихающим голосам внизу, принялась быстро одеваться.
Со второго этажа на первый вела единственная лестница — широкая, темная и скрипучая.
Крадучись, царевна соскользнула вниз по стоптанным массивным ступеням, прижимаясь к стене, и застыла во мраке, покрывающем плотным одеялом теперь, когда прислуга закончила убирать последние следы их вечернего тарарама, почти весь зал.
Спорщики стояли в круге неровного желтого света единственного оставшегося в зале факела лицом к лицу, или, точнее, лицом к солнечному сплетению, и вяло, за неимением новых аргументов, пререкались.
— …отец отказался ехать, и я тоже не поеду, и этим всё сказано!
— Если на то будет воля Рагнарока…
— В последнее время воля Рагнарока что-то слишком часто стала совпадать с твоими интересами, дядя!
— Глупый, глупый мальчик… Ну разве сложно догадаться, что это мои интересы всегда совпадают с волей Рагнарока.
— Воины поддержат меня!
— Если им придется выбирать между тобой и богом, догадайся с трех раз, кого поддержат воины, дорогой племянник.
— Ты не посмеешь!..
Жрец притворно-утомленно вздохнул, достал факел из напольной железной подставки, повернулся и сделал шаг к зияющему чернотой беззвездной ночи пустому дверному проему.
— Всё. Не знаю, как тебе, а мне надоели пустые споры, — сухо бросил он через плечо. — Иди спать, малыш. Детское время проходит. А меня ждет… мой бог.
— Я тебе не ребенок!!!..
— Приятных сновидений, мальчик.
И Хлодвиг, а заодно с ним и факел, решительно направились к выходу, оставив юного королевича перед выбором: следовать ли за ним, или на ощупь во тьме искать самостоятельно путь наверх, в свои покои.
Серафима была уверена, что Олаф не сделал бы и полшага за дядей, даже если бы земля за его спиной проваливалась в Хел. И потому успела преодолеть оставшиеся несколько ступенек и промчаться вдоль вновь обретших под ножками твердую землю столов к выходу до того, как разъяренный своим бессилием рыжий наследник престола попер в направлении ставшей невидимой лестницы, круша и переворачивая всё на своем пути.
Утопающие в грязи улицы уже спали, одноглазая луна, проводив по домам припозднившихся гуляк, сочла свой долг на эту ночь исполненным и завалилась дрыхнуть в облаках, и поэтому тайком проследовать за быстро удаляющимся желтым пятном единственного факела царевне не составило никакого труда.