Не чужая смута. Один день – один год (сборник)
Шрифт:
Короче, чтоб не доводить до этой идиотской и позорной ситуации, надо загонять тонны грантов в Белоруссию по развитию культурного сотрудничества, запустить свои литературные, театральные, журналистские и музыкальные премии, задавить все источники польской и немецкой информации своей весёлой и убедительной пропагандой, заодно завести своё собственное досье на всю их прогрессивную оппозицию, просто для того, чтоб понимать, с кем имеем дело и как на этих людей можно влиять. Вполне возможно, что многих из них можно перекупить.
Это всё не для того, чтобы
Наблюдая реакцию Европы на бомбёжки Юго-Востока Украины, на то, как вымораживают и морят голодом людей, и все об этом знают, начинаешь понимать, как произошёл Холокост.
Такие милые, такие красивые, такие цивилизованные люди – на которых нам так долго предлагали равняться, как на образец человеческой природы, – совершенно спокойно смотрят на всё, верят исключительно в террористическую Россию, которая сама по себе весомый предлог для убийства мирных жителей, дружно забили на демократические ценности и свободу волеизъявления отдельных народов.
Киевская власть отменяет пенсии, бомбит и вырубает свет – чего ж никто санкции по этому поводу не придумает? Ну, хотя бы подняли этот вопрос бы. «Господин Порошенко, как вы думаете, быть может, не стоит так… жьостко?..»
По сути, все эти события происходят в Европе – это же не Ирак, не Египет, не Сирия, даже не Чечня – где всё всегда «непонятно», как-то туманно и зловеще. Это здесь – на автомобиле можно доехать очень быстро, за день.
Удивительно гуттаперчевая психика.
Мир не застрахован от зла. В любую минуту у всех на виду можно совершить всё, что угодно, – и мир деликатно отвернётся.
Часть пятая. Военкоры и сепаратисты
В тёплый солнечный день я случайно перешёл границу бывшей Украины и оказался на войне. Первое, что удивляет в Новороссии, – огромное количество бездомных собак и кошек. Люди уехали, животина осталась и сторожит. Породистая такса в сотый раз лезет носом в высохшую коробку из-под «Активии». Чем ближе к Снежному – тем чаще попадаются контуженные собаки. Не слышат идущей на скорости машины, задумчивы. Ополченцы говорят: зимой собаки начнут сбиваться в стаи и дичать.
Кошки, уже далеко от городов – в лесу – перебегают дороги. Охотятся в зелёнке. Пушистые, совсем недавно белые.
В Луганске проехали полгорода – ни одного жителя. Все окна тёмные. Разнообразные последствия бомбёжек. Потом вдруг встретили парня и девушку. Стоят на обочине и обнимаются. Впечатление, сложно поддающееся описанию: мёртвый город и эти двое, потерялись.
Потом дорогу перешёл спокойный китаец. Китай далеко, некуда бежать.
И, наконец, на выезде встретился дед, выгуливающий собаку на поводке. Этот дед с собакой… ну, вы понимаете. Собака, говорю, на поводке. Наверное, это самая счастливая собака в Новороссии. Очень спокойно себя ведёт. Показалось, что она ужасно горда этим поводком. И дедом.
Ещё в Ростове, едва вышел из аэропорта, таксист оценил быстрым взглядом и спросил:
– До границы?
Ему, конечно, не признался: мало ли, больно внимательный.
В приграничном селе Изварино поговорил с двумя первыми встреченными местными женщинами.
Одной лет 55, из «простых», ведёт себя спокойно, просто, улыбчивая; говорит:
– Когда эти (так она называет украинские войска) уходили из нашей деревни – я к окну, показать им (показывает средний палец), из окна не видно, на улицу выбежала: да провалитесь вы все, ироды!
Подошла другая, интеллигентного вида, того же возраста, рассказывает, как ругает своих знакомых мужиков, которые не ушли в ополчение:
– Вы думаете, русские должны приехать и всё сделать за вас?
Через минуту:
– Пусть украинцы приедут и заберут отсюда свои трупы (другое слово употребила, не буду повторять). Они не знают, сколько их здесь. Думают, тут им всё дёшево обошлось.
Я так понимаю, надо снова прийти сюда и добить этих женщин. И тогда точно дорога в Европу будет открыта.
Перед Луганском проехали поле сгоревших подсолнухов.
Никогда и нигде такого не увидишь.
Судя по дороге – стреляли из миномётов.
В Луганске пустота; остановились – как оглушило. Слышали когда-нибудь безмолвный город? Вообще ни звука. Это завораживает. Даже ночью такого нет нигде, ни в одном городе, известном мне.
Только редкие таксисты летают как бешеные. Они сейчас зарабатывают здесь больше всех.
Езда – невзирая на правила. Сразу вспомнился Грозный в 1996-м. Там мы тоже летали как сумасшедшие (город после семи простреливался насквозь) – и не было ни разу ни одной аварии. Я не видел за два месяца, по крайней мере.
Вместе с тем, оцените: сообщили, что в мёртвый Луганск завезли большую партию машин – мы мимо проезжали: «Кайен», «Хюндай». Стоят на улице дикие, что твои сиротливые коты. «Видимо, застрахованы с нулевой франшизой», – предположили спутники. Типа: бомбёжка – и бабло твоё.
Ночной пейзаж за Луганском: убитая дорога и горит поле. Апокалиптический вид. Тьма вокруг – и поле горит.
«…Надеюсь, это не корректировщик…» – сообщает водитель.
Вчера проехали несколько десятков блокпостов, едва не половину Новороссии.
На каждом останавливались. На всех блокпостах стоят ополченцы.
Во-первых, визуально отличить контрактника от, назовём так, партизана, несложно по многочисленным признакам. Во-вторых, возраст выдаёт всё в половине случаев: там стоят отцы, а периодически – деды.
Ну и речь, конечно. Едва начинают говорить – сразу ясно, откуда люди родом. Все улыбчивые, мужики такие – аж светятся в темноте всеми глазами. «Как у вас тут, не шалят?» – «Шалят, шалят». – «Ну, с Богом, ребята» («г» фрикативное – «Ну, с бохом» звучит).