Не дожидаясь полуночи

Лебедева Мария

Роза угрюмо тявкнула. Ее гавканье сработало катализатором умственных процессов хозяйки.

— Так это грязь! Грязька! Девочка, чего ж ты меня так напугала! Пойдем, пойдем домой, помоемся! До свидания, Юлечка. Скажи маме, зайду к вам вечером давление мерить.

И соседка ушла, радуясь чудесному Розочкину исцелению.

Она ушла, а я осталась.

Иудушка Кутузов хотел было последовать за подружкой, но поймал мой строгий взгляд и передумал. Все-таки он умный пес.

Так вот, о парне. Я полагаю, что должна считать себя брошенной, а свое сердце — разбитым.

Прислушиваюсь к ощущениям. Пока что больно было

не особо. Наверное, потом будет.

Сегодня, придя домой, первым делом зашла на свою страничку вконтакте и удалила альбом «Я и он» и подумала, что глупо вообще было заводить альбом с таким названием. Потом убрала статус «замужем за…» из графы «семейное положение». (Разумеется, мы и не думали о свадьбе, но все ставят СП, вот и мы поставили. Сейчас мне это показалось довольно глупым).

Даже не знаю, можно ли было назвать наши без трех месяцев полугодовые отношения «серьезными». Целоваться было… нормально. Не скажу, что это мое самое любимое занятие, что жить без этого не могу, и что меня хлебом не корми — только дай кого-нибудь поцеловать. То есть вся эта дрожь в коленях, потемнение в глазах — всего этого не было, и я даже расстроилась, как так, первый раз же с кем-то встречаюсь, где же дрожь. Но нормально так, да. Еще мы болтали по телефону и ходили пару раз в кино, а еще он постоянно держал меня за руку, даже когда моя рука была влажная, и я думала, что это противно — дотрагиваться до потной ладони, а он держал. И сейчас мы расстались, и мне некому звонить вечером, и никто не спросит, как прошел мой день.

А Нюта уже вернулась.

Я поняла это в первую же секунду, когда услышала грохот колес, едущих по паркету.

Нюта выкатилась в коридор.

Она каталась на стуле, отталкиваясь ногами от стен. Колеса грохотали. Кутузов спрятался за мою спину и истерически залаял — стул представлялся ему огромным грохочущим монстром. Не одному ему, между прочим.

— Бип-бип! — завопила Нюта. Она играла. Стул был автомобилем.

Если вы подумали, что моей младшей сестренке года четыре, вы ошибаетесь. Ей одиннадцать, и она ужасно избалованная. Смекнув, что еще детей родители завести не планируют, и она навсегда останется младшенькой, Нюта ведет себя, как малышка, и ничего ей за это не бывает. И не будет. Даже если в тридцать лет сестра будет кататься на стуле, родители сочтут это милым.

В семье на нее возлагают большие надежды. С самого Нютиного рождения мама с папой пытаются понять, в чем же заключается ее талант, поэтому что ни месяц, то новый кружок или секция.

На полках в гостиной — музей имени Нюты. Все этапы ее творческих исканий расставлены в соответствии с хронологией.

Верхняя полка — раннее творчество: картина «Четыре сосиски, черная клякса и принцесса в короне» (групповой семейный портрет, живопись), кусок глины с проделанной пальцем дырой (ваза, гончарное искусство), дырявый носовой платок (вечернее платье для куклы, дизайн одежды), листок с каракулями (стихотворение о цветочке и садочке — каллиграфия, поэзия) и еще много занятных вещиц.

Средняя полка — «поздняя Нюта» — заставлена дисками в розовых коробочках: поющая Нюта, танцующая Нюта, Нюта-актриса блистает в роли гриба, Нюта, Нюта, Нюта…

Нижняя полка пустовала в ожидании новых наград. Пока что на ней скромно стоял единственный диплом Макса за третье место по плаванию (в соревнованиях участвовало четверо, четвертый не доплыл и его исключили) и несколько моих грамот. Диплом Макса их загораживает. Я отодвигаю его и ставлю на передний план свои.

— Смотри, Юль, мы выучили новое движение, — сообщила она, делая два дела одновременно: поднимаясь со стула и выходя из автомобиля. — Только мне нужен партнер, это же бальный танец.

Безразличный ко всему стул согласился и на то, чтобы побыть партнером. Сестра с трудом оторвала его от пола и сделала два или три странных шажка на полусогнутых ногах.

— Это вальс, — пояснила она. — Здорово?

Я кивнула.

— Раз-два-три! Раз-два-три! Нужно делать так: «раз-два-три», ты умеешь, нет? Я умею! Меня сегодня Максим забрал из школы на машине, и я видела его девушку, она красивая, ногти вот такенные, а на мизинце стразик! Когда вырасту, буду такая же, нет, лучше. Мама звонила, сказала, что на плите есть суп. Я не хочу суп, но я съела хлеб и еще потом вечером поем. Иди ешь суп, мама так сказала, — выпалила Нюта и, оттолкнувшись ногой от стены, уехала на вновь превратившимся в автомобиль стуле, бормоча «раз-два-три, раз-два-три».

В ритме вальса я сняла пальто, аккуратно повесила его на плечики; теперь нужно взять щеточку для замши и почистить сапоги. Раз-два-три… Тьфу ты!

Хотела помыть лапы Кутузову, но тот залаял на меня и, сердито ворча, ушел к себе. Он не любил мыться, и любые водные процедуры всякий раз давались с боем.

На плите стояла кастрюля с супом. На кухонном столе валялись разбросанные сестрой фломастеры. Рядом лежала буханка хлеба без корок. Совсем без корок, лысый такой хлеб. Кто-то сказал Нюте страшную глупость — якобы если она будет есть хлебные корки, у нее вырастет грудь. Вот и ест.

Без корок хлеб сохнет. Терпеть это придется еще года два, не меньше. Года два… Сегодня второе. Четное число. А я нечетная, у меня нет парня. И время не идет назад: моложе я не стану, с каждым годом найти парня будет все труднее — и вот я уже старая, никому не нужная, одинокая тридцатилетняя женщина, записываюсь на психологические курсы к собственной матери — на «Богиню внутри тебя» и «Тренинг женской силы».

— Я сегодня буду делать уроки с папой, — заявила сестра, заглядывая на кухню.

— Папа придет с работы уставший, — мягко возразила я.

— Я буду делать уроки с папой, — нараспев повторила Нюта, приподнимаясь на цыпочки и раскачиваясь.

Попадет мне за это вечером. «Папа устал на работе, а ты даже не могла сестре с уроками помочь!» — скажет мама. Со мной никогда никто уроки не делал.

На детей нельзя кричать, поэтому спокойно отвечаю:

— Хорошо.

В руке дрожит ложка.

Нюта слоняется по кухне и соображает, чем бы меня позлить. Наконец, выдала:

— Есть я тоже не буду!

— Хорошо.

В коридоре тикали часы, громко тикали. Старые часы, с кукушкой. Кукушку я не застала, ее Макс ещё в своём детстве отломал.

Нюта закрыла дверь — и тиканье прекратилось.

Мне хотелось, чтобы обрушились стены, чтобы мир погрузился в первобытный хаос… А на кухне было тихо. И занавески с тюльпанами.

Красненькими.

Медленно-медленно ложка упала на пол.

Бам.

— Ты куда это? Тарелку хоть вымой! Юль?.. Юль!!! Я буду есть, вернись, мне уроки учить надо!!!