Не дрогнет рука
Шрифт:
Несколько дней с ним никто не разговаривал. Это больно ударило Радия по самолюбию. И хотя в тот памятный день он получил и от меня пару затрещин, однако как-то вечером он, встрепанный, растерянный и надутый, явился ко мне сказать, что думает просить своего отца перевести его в другую школу.
Я посоветовал ему не валять дурака, а держать себя в школе проще, перестать задаваться, и тогда ребята живо про все забудут.
Не знаю, подействовал ли на него мой совет или воспоминание о полученных тумаках, но с тех пор он бросил свои насмешки, а в восьмом классе даже вступил в драмкружок,
Однако ребятам еще раз, уже в десятом классе, пришлось хорошенько проучить его, хотя тут дело обошлось без рукоприкладства.
Случилось это так. Радий терпеть не мог учителей, видя в них врагов, готовых в любой момент его поймать, подловить, срезать или устроить ему еще какую-нибудь каверзу. Немало был виноват его папаша, Аркадий Вадимович, средней руки номенклатурный работник областного масштаба, тоже не очень-то уважавший свое начальство. Частенько за обеденным столом он разглагольствовал о том, что областное руководство придирается к нему по пустякам, всячески сковывает его инициативу, а руководители главка только и смотрят, как бы подложить ему свинью.
— Вот и у нас тоже, — вклинивался в таких случаях в разговор взрослых Радий. — Наш завуч Евгений Васильевич ужасно любит ребятам пакости устраивать.
— Все учителя одним миром мазаны, — снисходительно соглашался с ним отец, — у нас в гимназии был инспектор, «Жандарм» по прозвищу, так тот часто по вечерам у подъезда оперетки караулил, гимназистов ловил, когда они из театра выходили.
За хорошими отметками Радий не гонялся, удовлетворяясь тройками, но двоек не терпел и, если ему их ставили, то он выходил из себя и пускался на всякие ухищрения, чтобы эти двойки не попали в дневник. В таких случаях он принимался клянчить, чтобы ему не ставили отметку в журнал, обещая назавтра выучить этот урок на пятерку.
Иногда это ему удавалось. Во многом помогала тут очаровательная наружность Радия, да и просить он умел очень убедительно, выдумывая чрезвычайные происшествия, помешавшие ему приготовить урок. Однажды учительница литературы Вера Сергеевна, которую все мы любили за то, что она очень интересно вела свой предмет, сдавшись на его мольбы, переправила двойку на тройку. Однако, как только за ней закрылись двери, он захохотал ей вслед и крикнул на весь класс:
— Раскисла, рыжая дура, распустила слюни. Вот так их и нужно обводить вокруг пальца!
— Ты подлец! — сказал я, проходя мимо него в коридор. — Смазать бы тебе по морде, да руки пачкать не хочется.
— Ты подлец, раз про такого человека, как Вера Сергеевна, гадость сказал, — бросил ему в глаза шедший за мной.
То же самое, только варьируя добавления, повторили и другие, пока Радий не догадался уйти подальше.
Вопрос этот мы хотели разобрать на комсомольском собрании, но сообразили, что тогда Вера Сергеевна обязательно узнает об этой истории и будет оскорблена. Нам этого страшно не хотелось. Мы обошлись тем, что после урока, закрыв двери, поговорили с Радием «по душам». Тут уже ему отпели все, что у нас накопилось против него.
Обычную наглость Радия как рукой сняло. Он пыхтел, краснел, оправдывался, просил прощения и наконец занюнил. Это всех нас так смутило, что желание отчитывать его пропало.
Я до сих пор не могу забыть еще один подводный камень, о который стукнулся корабль нашей дружбы, получив при этом изрядную пробоину.
Это было, кажется, в восьмом классе. Учительница литературы, обратив внимание на наши ужасные почерки, заставила завести особые тетради и ежедневно старательно переписывать в них каллиграфическим почерком по нескольку строк из тургеневского рассказа «Му-му». Время от времени она проверяла, выполняем ли мы эти упражнения, причем каждый раз оказывалось, что Радий забыл тетрадь дома.
Учительница эта была пожилая и строгая. Умильные улыбки и ужимки Радия на нее не действовали, и однажды она велела ему принести злополучную тетрадь к следующему своему уроку, грозя поставить ему двойку да еще вызвать родителей.
В субботу, когда мы учили уроки, Радий даже не вспомнил о висевшей над ним угрозе, а в воскресенье прибежал ко мне в полнейшем отчаянии. Оказалось, что тетради своей он никак не смог разыскать, а написать все с самого начала в новую у него нет времени, так как в этот день у них справляют именины отца.
Радий упрашивал меня, чтобы я выручил его и переписал в его новую тетрадку тот кусок рассказа, который мы успели одолеть всем классом. Только этим он мог завтра избавиться от грозившей ему двойки.
Мне вовсе не хотелось терять свободный вечер. Я прекрасно провел бы его на катке, однако я понимал, что для Радия дело могло окончиться скверно. Если бы Аркадий Вадимович был вызван в школу, то ему там, кроме печальной повести о тетрадке, наверное сообщили бы еще целый ворох других неприятных новостей о проделках его сына. Короче говоря, для Радия был бы обеспечен не только выговор, но пара-другая полновесных пощечин от скорого на руку папаши, а я знал, как болезненно переносит его сестра подобные неприятности, время от времени постигавшие ее легкомысленного братца. Тогда я уже вздыхал по Ирине, и стоило мне представить себе ее заплаканное лицо, как я готов был исписать не одну, а сорок тетрадей, только бы все обошлось хорошо.
Чертыхаясь и проклиная своего приятеля, я целый вечер проскрипел над чистописанием, а утром захватил аккуратно исписанную тетрадку в школу. Однако Радий и не вспомнил о ней.
— Ты что же не берешь тетрадь? — спросил я его.
— А мне ее не нужно. Можешь оставить себе, — беззаботно скаля зубы, ответил он. — Я нашел свою и еще вчера успел вписать в нее последние строчки.
— Когда ты ее нашел? — спросил я, закипая от злости.
— Как только от тебя вернулся. Она между учебниками лежала.
— Так отчего же ты мне не сказал? Ведь у меня из-за этого весь вечер пропал.
— А мне это и в голову не пришло. Да и некогда было, гости рано начали сходиться. А ты, бедняга, значит сидел, скрипел пером? — И он весело расхохотался.
Были у Радия и хорошие черты. Никто, например, не мог бы обвинить его в скупости. Все деньги, получаемые от отца, он тратил очень быстро, причем не только на себя. Обычно он покупал билеты в кино и сласти на всю компанию друживших с ним ребят и всегда не на шутку сердился на меня, когда я возвращал ему деньги за билеты.