Не комильфо!
Шрифт:
Наконец где-то вдалеке послышался знакомый пьяный гогот «друзей». Я с ними бы и дела иметь не стал, уж слишком они мне противны, какие-то бешеные и жестокие эти парни, но вот то, что они приятели Желтого и мои спасители, не давало мне бросить их. Удивительно, я готов общаться со всеми, кто хоть как-то мне помог. Докатились…
– Оп па, Желтый,
– Ну, и где этот самый предатель?- властным голосом спросил я. Гогот сразу же стих, ведь я имею в этой компании не последнее влияние, правда, только после Желтого. И тот самый бугай, от которого меня, честное слово, тошнит, настолько его лицо, «украшенное» шрамами, противное, указал мне куда-то в сторону, где кругом сидели несколько человек и просто откровенно ржали, пропустив мимо ушей мои слова. Проходя мимо парней, расходящихся в разные стороны, пропуская меня и явно довольного чем-то Желтого к этой компании, я схватил одного из этих человек за ворот футболки и, развернув к себе лицом, громко спросил, чтобы слышали все:
– Где эта тварь, что не побоялась нас предать?
– О! – резко прекратив ржать, удивился парень, вжав голову в плечи и начав вырываться.- Ты, это, полегче, давай? Отпусти меня на землю, и ты увидишь этого… человека. Только держи себя в руках, хе-хе-хе,- злобно засмеялся он, улыбаясь и предоставляя моему взору практически беззубый, почерневший от табака рот.
– Меня от тебя тошнит! – прошипел я, в лицо сказав парню все, что я о нем думаю, и опустил «бедняжку» на землю. Тот упал на спину и, что-то тихо пробубнив, встал и подошел к скорчившемуся на земле человеку, которого я только сейчас заметил.
Он тихо всхлипывал, то и дело, выплевывая кровь на землю. Было сразу видно, что до меня парня уже хорошенько проучили, так что я даже не видел смысла в моем дальнейшем здесь присутствии. Но, похоже, никто так как я не считал, явно задумав что-то нехорошее. Предатель вновь всхлипнул, хрюкнул и выплюнул очередную порцию крови. Лица я не видел, волосы, испачканные в его же крови, скрывали все, вот только скрыть различные гематомы и ссадины на теле парня не могли. Господи, неужели тебе жить надоело, что ты связался с ними? Зачем полез спасать того очкастого? Я же его не сильно побил, сам бы и дополз до дома. И что самое интересное, это был человек, которого я хорошо знал. Это сказал мне и Желтый, и какое-то странное чувство внутри меня. Оно же и подсказывало, что позвали меня сюда явно не только для того, чтоб увидеть лицо предателя и проучить его.
– Хе-хе-хе,- опять засмеялся этот парень и, схватив предателя за волосы, повернул его ко мне, показывая лицо.
Узнал я его не сразу, мешали темно- фиолетовые гематомы на лице, сломанный нос, из которого на разбитые губы стекала кровь, правый глаз опух, под ним красовался довольно большой синяк. Как-то с жалостью смотрел на меня предатель своим целым глазом, цвет которого показался мне знакомым.
Сердце резко начало биться чаще, но вдруг замедлилось, глухо и сильно стукнуло, что в груди закололо, и, кажется, совсем остановилось. Нет, все что угодно, только не Костян! Нет, нет, нет! Считайте лучше меня предателем, но никак не самого доброго, самого верного, самого лучшего друга. Да, после знакомство с Желтым я, к своему стыду, стал меньше общаться с Костей, больше времени уделяя своему новому другу. Но я никогда не забывал того мальчика, который стоял рядом со мной на кладбище и держал меня за руку, чтобы я не умер там же от горя, захлестывающего меня с головой. Костя терпел все мои выходки, каждый мой приступ ярости, слушал обо всех моих похождениях и ругал за них же, и, конечно, как друг не одобрял мою дружбу со спасшим меня Желтым.
Сзади ко мне кто-то подошел и, положив руку мне на плечо, прошептал на ухо так, чтобы только я слышал:
– Убей предателя… Такие нам не нужны… Убей его, все равно парень уже готов, тебе и особых усилий прилагать не придется.
В горле пересохло, слова «Да я сам тебя закапаю заживо за такие слова» застряли где-то глубоко внутри. Сердце, что несколько мгновений назад замерло, вдруг резко начало биться с такой силой, что казалось, будто оно вырвется из груди, сломав ребра и разорвав кожу. Руки стали ледяными настолько, что только притронься к ним, они тут же треснут и рассыплются, звонко упав на асфальт. Но вот ладони были влажными. Дыхание сбилось, в глазах потемнело, голова закружилась от нестерпимого приступа боли, вызванной одной лишь мыслью: «Убить Костяна…»
– Я не стану… Не стану этого делать,- прошептал я, глядя как по грязным, измазанным глиной и кровью щекам друга катятся слезы.
– Нет, милый мой, станешь, – вновь прошептал мне на ухо Желтый, противно захихикав.- Таких предателей, как он, нужно уничтожать… Вдруг они опять предадут?
– Я этого делать не буду,- уже более твердо вынес свой вердикт я, поворачиваясь лицом к Желтому. Тот смотрел на меня своими болотными глазками, на лице играла ехидная ухмылка, руки были скрещены на груди, а за парнем встали те самые бугаи, которых все никак посадить не могут, просто боятся.
– Ну, что же. Я знал, что ты так скажешь, поэтому… Выбирай! Или умрешь сам, истекая кровью здесь, среди этого мусора. Или убей предателя, при этом оставшись моим другом и целым дойдя до дома. Знаешь, если вдруг ты все же выживешь, то не надейся, что останешься жить. Тебя по любому найдут и убьют, и «вообще никто не сможет помочь, ведь просто будет некому…»
Так и знал! А я-то думал, чем же мне не понравилась ухмылка Желтого еще в городе, чем же мне так противен стал тот беззубый, почему сердце глухо стучало, а я весь день боялся этого самого дня, где мне придется выбирать. И действительно, Совесть привел выбор между жизнью и смертью не просто в пример. Он как будто знал, что так и будет. Но если я выберу жизнь, то все равно умру, покончив жизнь самоубийством, больше не в силах терпеть угрызения совести из-за смерти друга. А если выберу смерть, то и так понятно, чем все закончится, да и Костяна в живых не оставят, он же свидетель. И почему же я раньше не слушал друга? Почему упорно доказывал ему, что Желтый не такой, каким мне его описывал Костя?