(Не) люби меня

Красовская Марианна

– Я буду кричать, – предупредила она, взволнованно дыша. – Ты не посмеешь.

– Будешь, – самодовольно согласился Аяз, опуская вторую руку на ее поясницу. – Ты очень несдержанна. Но мне это нравится.

– Зато ты очень медлителен, – укорила его Вики. – И слишком болтлив. Только угрожаешь, а сделать ничего не можешь!

– Я понял, – ухмыльнулся Аяз, подхватывая ее на руки и закидывая на плечо. – Моя жена уже в нетерпении. Еще немного, и снова появится дракон.

– Еще как появится! – сердито воскликнула Виктория, пытаясь вырваться из его вдруг ставших просто железными рук. – Сейчас тебе такой дракон появится! Мало не покажется!

Увесистый шлепок по обтянутому

юбкой заду заставил женщину сначала замереть, а потом начать вырываться с новой силой. Она шепотом ругалась на славском и галлийском, а Аяз торжествующе смеялся, таща супругу в спальню, время от времени встряхивая и снова шлепая. Уже в комнате он опустил жену на пол, а она сама прижалась к нему всем телом и принялась целовать и стаскивать с него рубаху.

– Ах ты, собака степная, – шептала она. – Медлительная степная собака…

– Я не медлительный, – отвечал он, быстро расстегивая крючки на корсаже, а потом, не выдержав, рвал платье своими сильными пальцами. – Я просто растягиваю удовольствие. Ты еще будешь просить у меня пощады, моя голубка!

14. Приговор

Кьяна Ли разбудило ведро ледяной воды, вывернутое ему на тело.

– Вставай, висельник, – заявил ему зверообразный мужчина со шрамами на лице и убранными в хвост светлыми волосами, видимо, палач. – Пришел твой час.

«Висельник – это хорошо, – подумал Кьян Ли, послушно поднимаясь на ноги. – Лучше виселица, чем гильотина». Было страшно, так страшно, что руки тряслись и во рту пересохло. Вчера он думал, что готов к смерти, что встретит ее со спокойным достоинством, но сейчас, когда час пришел, достоинство куда-то испарилось. Усилием воли он заставил себя подавить надвигающуюся истерику, выпрямляясь и оправляя на себе рубашку. Она была из грубого полотна, но хотя бы чистая и не рваная. Прежнюю у него отобрали. Бок, разодранный страшными когтями лорда Браенга, заболел так сильно, что катаец испугался за швы, наложенные лекарем. И к чему, спрашивается, было тратить на него силы и время? Неужели только для того, чтобы привести его на место казни в относительно приличном состоянии? Хотя почему нет? Король в Галлии справедливый и милостивый, узников своих не пытает без нужды. Недаром народ его любит.

– Я готов, – заявил катаец, убедившись, что все части тела у него на месте, и повязка на боку не намокла.

– Обедать не будешь? – палач снисходительно кивнул на стоящую на столе деревянную миску с похлебкой. – Подкрепился бы… напоследок.

– Благодарю, как-то аппетита нет, – вежливо отказался молодой человек.

– Ну да, в следующей жизни теперь, – ухмыльнулся мужчина. – Пошли, что ли, тогда?

Сейчас вдруг Кьян Ли заметил, что его сопровождающий одет слишком роскошно для палача. И не такой уж он и страшный, просто очень крупный. Даже Ли с его ростом был мужчине до плеча. И прическа у «палача» не простая: виски выбриты, несколько прядей заплетены в мелкие косички, украшенные бусинами. Как дикарь, право слово. В Катае длинные волосы носили только женщины и бывалые воины, и уж совершенно немыслимо было представить, чтобы мужчина заплетал себе косы и украшал их. Впрочем, в силе и мужестве этого здоровяка усомниться не смог бы никто. Наверное, он все же воин.

Катайца держали не в тюрьме, а в подвальной камере дворца, а это значит, что до площади, где обычно казнили преступников, нужно было идти не менее четверти часа. К слову подобные зрелища были очень редкими, Кьян Ли работал во дворце четыре года, и за все это время казни видел не более дюжины раз. В Катае каждый день кого-то казнили или публично били плетьми.

Воздух был до того свеж и влажен,

что Ли не мог надышаться им, хватая его губами и дрожа от холода в одной рубашке. Стояла весна, для Галлии – еще ранняя. Только-только начинали распускаться листья на деревьях. Умирать весной даже обиднее, чем зимой или осенью, но сейчас мужчина был благодарен своему провожатому за эти мгновения острого счастья, которое он ощущал при виде неба и низких тяжелых облаков на нем.

Они вышли в сад. Ни одного человека не попалось им навстречу.

– Площадь в другой стороне, – нервно сказал катаец, оглядываясь. – Куда мы идем?

– В храм, – ответил «палач». – Тебе там грехи напоследок отпустят, ха-а-а!

– Зачем? Я не верю в ваших богов. Я вообще в богов не верю.

– Ну да, а в драконов веришь.

– Драконы существуют.

– Да-да, а я старичок-лесовичок.

Кьян Ли не раз бывал в храме. Он вообще изучил тут, во дворце, всё, что можно было изучить. В храме было тихо и спокойно, он любил там обдумывать свои планы. Кто бы мог подумать, что ему доведется зайти туда перед смертью!

Из дверей храма вышел незнакомый старик, тяжело опирающийся на трость.

– Привел? – густо и насмешливо спросил он. – А рубашки получше не нашлось?

– Узникам приличная одежда не полагается, – пожал плечами конвоир.

– Эх, молодежь, – усмехнулся старик. – В храм – и в рубище! Ты же весь трясешься! Держи, тебе подойдет.

Он снял с себя черный бархатный камзол, расшитый серебряной канителью, оставшись в рубашке и жилете, и заставил Кьяна Ли просунуть руки в рукава. Совершенно отупев от холода и волнения, кружащего голову, катаец послушно надел толстый камзол, еще хранящий тепло чужого тела. Только трясти начало еще сильнее, так, что даже зубы застучали. Зачем это всё? Зачем жалость, зачем этот старик смотрит на него без презрения, без ненависти? Зачем внимательно осматривает его со всех сторон и застегивает крупные серебряные пуговицы?

– Пойдем, Герхард, ждут уже, – заявляет старик, как будто не он тут всех задержал. – Не волнуйся, парень, всё будет хорошо. Всё уже кончилось.

«Что хорошего-то? – тоскливо думает Кьян Ли, подчиняясь повелительному жесту старика. – Издеваются еще». Вбитое палками почтение к старшим не позволяет ему отпустить язвительные комментарии, да и к чему? Побыстрей бы! Внезапно и ясный весенний день, и величественная красота храма, и зеленая трава под ногами опостылели ему настолько, что он почти бегом бросился в большие двери и замер в недоумении.

Представшее перед ним зрелище было достойно самых странных катайских гравюр. У алтаря стояла демоница с большими белыми рогами, а рядом с ней в чем-то воздушном – девочка, которая, как оказалось, не могла быть его кровной родственницей. Почему-то именно эта мысль запульсировала в его измученной голове: «Не родственница, не родственница». Ад представлялся ему каким-то менее сложным.

– Иди вперед и не тушуйся, – подсказал ему черный старик. – В конце концов, от этого еще никто не умирал.

Кьян Ли прошел вперед. Здесь были люди, которых он никогда не хотел бы встретить: степной лекарь, держащий на руках ребенка, и его супруга, канцлер Браенг и сам король, а также незнакомо-знакомая высокая женщина с белыми волосами, рядом с которой встал черный старик. Катаец вдруг узнал их – это лорд и леди Оберлинг. Их портреты он не раз разглядывал в галерее. Неужели знаменитый Огненный Генерал еще жив? Он был легендой даже в Катае. Молодой человек только благодаря присутствию легендарного героя вдруг осознал, что это не сон, не бред, не выдумка воспаленного сознания. Что-то непонятное вокруг него происходит на самом деле.