(Не) люби меня
Шрифт:
– А еще он при этом задрал цены на рис и шелк, да? – с насмешкой спросил степняк.
– И это тоже. Откуда знаешь?
– С Максимилианом полночи беседовал о политике. Узнал много интересного.
– Макс и политика? Серьезно?
– Более чем. А вы знаете, что мать Ли из рода Цань? А Макса до сих пор почитают в Янгуне как великого героя, почти божество? Послушайте, как звучит: Кьян Ли Оберлинг из рода Цань.
– Ты ведь лекарь, Аяз? Не степной хан?
– Я его сын. Не забывайте.
– Посадить Кьяна Ли на императорский трон в Катае? Такое даже мне не могло прийти в голову!
–
– И дочери рода Браенг захватят весь мир? Заманчиво. Останется только Франкия, ну дак у тебя есть и вторая дочь.
– Почему сразу Браенг? – недовольно спросил Аяз. – Дочери Степи.
– Твоя Лили выходила замуж в венце Браенгов. В ней и наша кровь тоже. А вообще мне нравится твой план: Стефа в Славии, Виктория в Степи, Лилиана в Катае, Изабелла во Франкии…
– Изабелле три года. У вас есть своя внучка, ей и распоряжайтесь.
– Действительно, – оживился Кирьян. – Иванне уже восемь! Самое время для династических договоренностей. Боюсь только, Даромиру эта идея не понравится. Хотя почему он так против династических браков – не понимаю. Всё же хорошо сложилось!
Аяз с любопытством смотрел на канцлера Браенга. Он сейчас казался ему ребенком, заполучившим новую игрушку. Больше всего на свете Кирьян любил играть людскими судьбами. Так он, видимо, ощущал себя богом.
Не в силах усидеть на месте, канцлер принялся расхаживать по кабинету, размахивая руками и шевеля губами. Привыкший к немногословной сдержанности отца, сын степного хана наблюдал за ним с интересом исследователя. Он не так уж хорошо знал Эстебана Галлийского, но тот оставил о себе впечатление очень спокойного и невозмутимого человека, а Браенг был его полной противоположностью. Как эти двое вообще ведут общие дела? Ссорятся ли постоянно, или, напротив, дополняют друг друга? Власть в Галлии поистине чудная.
Наконец, Кирьян замер на месте и хлопнул в ладоши.
– Я знаю, куда деть твоего Кьяна, – заявил он. – Надо обсудить это с Эстебаном. Ты иди… Только не уезжайте пока. Я думаю, что король против не будет… хотя кто знает, кто знает…
***
Катаец чувствовал себя в кабинете короля крайне неуверенно и внутри трясся, как дурацкая лысая собачонка императрицы, которую все ненавидели, но боялись даже тронуть. Однако виду он старался не подавать, благодаря судьбу за то, что он был всё же больше катайцем, а, значит, его лицо было не так выразительно, как у этих круглоглазых. Да и привык он за годы службы императору к абсолютной неподвижности и невозмутимости. Вместо того, чтобы размышлять о том, зачем его позвали сюда и теперь давят мрачным молчанием, он рассеянно скользил глазами по комнате, подмечая ненужные детали.
Канцлер все еще нездоров, об этом говорит его бледность и круги под глазами. Хороший был яд. Король совершенно седой. Видимо, привычка держать свои эмоции под жестким контролем так просто не дается. Одевается его величество не в пример скромнее своего канцлера: простой черный кафтан, белая рубашка самого строгого покроя и светлые узкие брюки. Кирьян же щеголь: на нем модная нынче короткая куртка – словно он в действительности
Привычка короля к аскетизму – во всем. Стены кабинета выкрашены краской, мебель совершенно обычная, старомодная, тяжелая. Даже ручка на столе стальная, а не золотая, как у того же канцлера.
– Напомни еще раз, почему мы все-таки не можем его посадить в казематы навечно? – недовольно спросил у друга Эстебан, который ожидал увидеть на лице катайца никак не легкое любопытство.
– Оберлинг за него поручился. И Аяз просил не трогать.
– Ты же знаешь, что мне плевать и на того, и на другого.
Вот тут Кьян Ли чуть не поперхнулся вязкой слюной. Таких разговоров при нем вести были не должны, если и в самом деле не планировали его убирать. Впрочем, Император тоже любил потрепать нервы своим подданным. Чего только стоило обсуждение казни при приговоренном. Но здесь не Катай, а он – не внук Императора.
– Привыкай, – неожиданно бросил ему Кирьян. – Хочешь ты этого или нет, ты теперь в семье. Будешь играть по моим правилам, или можешь валить из Галлии на край света.
– В какой семье? – угрюмо спросил молодой человек, совершенно ничего не понимая.
– В безумной, – бросил раздраженно Эстебан, усаживаясь в кресло и складывая руки домиком. – В безумной семье Браенгов.
– Так Лили же из Оберлингов.
– Ну, это смотря по какой линии, – с энтузиазмом заявил Кирьян. – Бабушка у нее самый настоящий Браенг.
– Даже я у него Браенг, – брюзгливо заметил король. – Вот что значит допустить одержимого гордеца к власти.
– Я просто прирожденный политик, – самодовольно ухмыльнулся канцлер. – Сядь уже, Ли, не маячь.
Ли покорно опустился на ближайший стул, с недоумением разглядывая высшую власть королевства. Пожалуй, это двое были друзьями, причем настолько близкими, что друг друга понимали без слов. Тот, кто говорил, что в Галлии правит Кирьян, глубоко заблуждался. Ни одно решение, похоже, не принималось в одиночку.
«Бред какой-то, – с отчаянием подумал Кьян Ли. – Мы же не в Катае! Не могут тут быть король и канцлер – ютао!»
То, что в Катае у каждого Императора были любовники, молодой человек воспринимал совершенно спокойно, тем более, что обычно это были люди умные и талантливые, то есть никак не умаляли величия правителя, а, напротив, преданно служили на благо страны. Но помыслить о подобном в Галлии! Не иначе, как его слишком сильно ударили по голове.
То, что происходило дальше, и вовсе убедило Кьяна Ли, что он бредит. Канцлер положил перед ним бумаги – те самые бумаги, подобные которым, собственно, катаец уже видел, и именно из-за них и был подписан приговор лорду Браенгу. И то, что требовалось от него, было настолько дико и невероятно, что даже в страшном сне не могло Ли привидеться.