Не могу больше
Шрифт:
Джон шевельнулся в попытке подняться, но она обхватила его руками, притянув к себе с небывалой силой, заключив в пышущий жаром плен. Разбухший, болезненно пульсирующий член впился в её пупок, и оба вздрогнули в унисон.
— О, Джон… Прости… — Горячо прильнув к его шершавым от снега и ветра губам, она запричитала жалко и горестно: — Джон, мой дорогой, люби меня… Люби, пожалуйста… Я же… совершенно одна на свете… Никого не осталось… Только ты… Только ты… Только ты…
Мэри бессвязно бормотала нежности, льнула дрожащим от сладостного освобождения телом и гибко, медленно извивалась,
— Джон… Джон… Я помогу тебе… — шепнула она, сползая к скрученному спазмами паху, и с судорожным всхлипом обхватила губами блестящую от выделений головку.
Джон закричал…
*
…Мэри с жаром прижимала его ладонь к своей мягкой, округлой груди.
— Ласкай, её, Джон, ласкай… Сожми покрепче соски… Она такая нежная, такая красивая… Ведь ты любил ласкать её… Хотел…
Хотел. Видит Бог, хотел.
Но сейчас у Джона было только одно желание — неукротимое, заполняющее до краев, и оно сводило его с ума: исступленно, до опасного хруста, до глубинного стона прижать к себе длинное тело, обхватить ладонями лицо, равного которому нет и не было на земле, и поцеловать. В губы.
И это было неправильно…
* Бельгийская консервированная ветчина
========== Глава 22 Слишком близко… ==========
Три дня подряд с самого утра Джон мчался на Бейкер-стрит.
Именно мчался. Летел, подгоняемый дьявольским нетерпением.
Он поднимался чуть свет, принимал душ, торопливо глотал кофе, кажущийся совершенно безвкусным и, стараясь не встречаться с внимательным взглядом жены, хватал в прихожей перчатки и теплую куртку. Одеваясь практически на ходу и выскакивая в холодные предрассветные сумерки, он понимал, насколько вызывающе это выглядит, как похож на бегство его поспешный уход из дому в такую рань, но не имел ни желания, ни возможности что-либо менять. Словно чья-то невидимая рука резко щелкнула невидимым тумблером, подчинив жизнь Джона Ватсона одной-единственной цели…
Мэри была на удивление терпелива, не задавала лишних вопросов, передавала приветы Шерлоку и целовала в губы.
Три четверти часа, уходившие на дорогу, казались Джону бесконечными. Он забегал в магазин за свежим хлебом и выпечкой, молоком и сыром, а потом трясущимися руками открывал дверь их когда-то общей квартиры. Ключом Шерлока. Эта своеобразная пляска святого Вита была неизменна. Каждый раз, едва только такси делало тот самый поворот на ту самую улицу, начиналось изматывающее безумие рук. Джон сжимал и разжимал кулаки, потряхивал кистями в надежде избавиться от раздражающей дрожи, и каждый раз это заканчивалось одинаково — безрезультатно.
Но переступив знакомый порог, сняв успевшую пропитаться холодом куртку, Джон быстро успокаивался и даже смущенно посмеивался над своими излишне утрированными переживаниями.
В самом-то деле, что за идиотизм?
Дикость.
Дурь.
Он готовил завтрак, кормил Шерлока и сам с удовольствием завтракал. И это было самое прекрасное, что могло произойти с ним
Эти три дня были мучительно сладки и мучительно тяжелы. Он был дома, вне всякого сомнения. И это наполняло тело звенящей радостью. С приближением вечера двери Бейкер-стрит за ним закрывались — Мэри ждала его к ужину. И это тяжело давило плечи.
Но радость была сильнее. Ярче. Уместнее.
На четвертый день все изменилось.
Нога Шерлока выглядела по-прежнему плохо.
— И как много ты разгуливаешь по квартире, когда меня нет?
— Ты же знаешь — бездействие меня утомляет. — Шерлок спустил ноги с дивана и сел, бросив на Джона короткий, чуть виноватый взгляд.
— Шерлок, это не оправдание! — не выдержал Джон, повысив голос и придав ему откровенно сердитые нотки. — Каких-нибудь три-четыре дня покоя и послушания, и ты в порядке. Во всяком случае, на пути к улучшению. Неужели это так сложно?
— Для меня сложно. — Шерлок поднялся и, прихрамывая, направился в сторону кухни. — Выпьем чаю? — донеслось уже оттуда, и Джон усмехнулся.
— Признайся, что тебе нравится, когда за тобой ухаживают.
— Признаюсь. Мне нравится, когда за мной ухаживаешь ты.
Тон был обычным, ничем не отличающимся от фирменного тона Шерлока Холмса — ироничного и немного высокомерного. Но для Джона это прозвучало настолько провокационно, что он застыл, сжав только что снятый бинт с силой, от которой заныли пальцы. Он совершенно не знал, что ответить на эти простые и для кого угодно прозвучавшие бы вполне прозаично слова. Для кого угодно, только не для него.
Он не забыл своего томительного желания поцеловать Шерлока в губы.
Обнять.
Прижать к себе до головокружения крепко.
Очень старался забыть, но не забыл. И руки его всё это время тряслись не без причины.
Конечно, знакомая до мелочей атмосфера Бейкер-стрит, брюзжание Шерлока, не привыкшего к болезни и праздности, приятные хлопоты по дому стерли остроту нахлынувшего смятения. Стерли, но не уничтожили до конца. И вот теперь, прижав к груди пропитанные мазью бинты, Джон растерянно переминался с ноги на ногу, стараясь подыскать подходящие слова для продолжения разговора, который в любой другой ситуации вполне мог претендовать на не очень забавную шутку.
И не находил.
— Джон! Ау! Где ты там?
Голос Шерлока был по-прежнему слишком обыкновенен, и Джон тряхнул головой, отгоняя вызвавшие сердцебиение мысли.
«Что со мной происходит? Это же Шерлок! И он… Он… меня… любит… Проклятье! Это становится невыносимым!»
Он с досадой бросил повязку на столик. Надо было срочно вернуть утраченную непринужденность. Вернуть на место в очередной раз пошатнувшийся мир. Появившись в дверях кухни и сложив на груди руки — я прекрасно владею ситуацией, и что бы ни происходило в моей идиотской голове, я совершенно спокоен, — он усмехнулся: — Я так похож на добрую нянюшку?