Не обожгись цветком папоротника
Шрифт:
Еремей обнял коня за шею и не оглядываясь пошёл по дороге, прислушиваясь к беспокойному ржанию за спиной. «Не рви ты мне сердце. И себе не рви. Что ж делать, коли так случилось. Значит, потерпеть надо. А я вернусь за тобой. Вдвоём с Василисой придём. И больше уж не расстанемся» — мысленно разговаривал он со своим другом. Но долго ещё тревога не отпускала. «Понял ли? А то затоскует один. Эх, жизнь…»
Но по мере удаления от села, в котором оставил он своего захромавшего коня, и приближении к намеченной цели, мысли вслед за ногами устремились вперёд.
Давно
Возвращалась княгиня молодая с сыночком своим малым от своих отца и матери, соскучилось её сердце нежное о родителях. Да напали лихие разбойники, стражу стали бить. Еремей и оказался невольным свидетелем, а потом и сам стал биться, себя не жалеючи. Тут и подмога пришла вскорости — князь, как чуял, решил молодой супруге навстречу выехать. Разбойников перебили, не всех, правда, некоторым удалось сбежать. А Еремей тут и познакомился с князем. По нраву ему пришёлся. Позвал князь Еремея к себе на службу. Еремей честно предупредил князя, что слава нехорошая его из дома выгнала. Но князь вгляделся в его глаза и сказал, и слова эти запали в душу Еремея, вытесняя его боль:
— Худая слава далеко ходит, а добрая дальше. Ничего, добрый молодец, коль оступился и упал — поднимайся, а коль люди толкнули — вот тебе моя рука.
И Еремей протянул свою в ответ, показывая тем князю, что невиновен.
Служба у князя была добрая и весёлая. Друзья появились. Вместе в походы ходили, вместе к соседям-князьям в гости жаловали, вместе с недругом сражались, если случалась нужда. А уж так пировали да веселились, как могут только молодые, здоровые парни, чья забота и есть воля.
Не забывал Еремей о Василисе, но думаться стало, что жизнь возле князя в холостяках как раз по нему. Возвращения в Берёзовый Кут он не представлял. И, если даже Василиса ему бы поверила, есть ещё её родители, есть ещё земляки, которым правду сказать он не может. Это бы погубило сестру.
Вот и жил — не тужил, пока не повстречал Лябзю.
Ох, и обрадовался он сперва, увидев востроносое лицо забавной тётки. Поговорил, вспомнил земляков. Так бы и расстались, чтобы больше, возможно, никогда не встретиться, если б не последние слова Лябзи. Острыми иглами впились они в сердце, прогоняя улыбку даже при виде хорошеньких девок, заглушая смех в минуты, когда в гриднице пировали и веселились, прогоняя сон, когда товарищи безмятежно спали рядом.
Нет, не так дела сердечные решаются. И не ушёл он из Берёзового Кута, а сбежал как тать. Защищая сестру, совсем не подумал о своей любимой. И не будет покоя ему, если не разрешит вопросы, как мужчине следует.
Совсем уж было собрался он в родное селение, как беда у князя случилась, сынок маленький пропал. Как? Куда? Кто похитник? Княгиня от горя слегла, не ест, не пьёт. Князь с дружиной
А тут ещё неожиданно дядька Ивар с Ланом в город прибыли. Новое огорчение обрушилось на Еремея. Ночью обдумал молодец, как быть. И порешил.
Утром пришёл к князю, поклонился, и отпросился в дальнюю, неведомую дорогу. И обещание дал, что, где бы он не оказался, узнавать в пути, разведывать, нет ли слухов о княжеском дитяти. Долго раздумывал князь. Но отпустил. «Кто знает пути-дороги человеческие? Может, и пересекутся ещё раз твоя, добрый молодец Еремей, и сыночка моего ненаглядного свет-Илюшеньки».
Закрутилось — завертелось, и вот уж Еремей шагал по тропе, где недавно проходила его суженая. Следы Василисы то терялись, то вновь представали его зорким глазам.
Для ночёвок останавливался в тех же местах, что и Василиса. И Василисин двухдневный переход он преодолевал за день. Для этого ему приходилось изрядно потрудиться — прошагать, но усталость растворялась в сладком чувстве, что несколько ранее на этом же самодельном лесном ложе спала его милая.
Синюю ленту, которую он нашёл на лесной тропе во второй день перехода, он каждую ночь клал под щёку, и ночи его были полны уюта и нежности, которые он не испытывал ранее никогда.
64
На этот раз, откинув крышку лешего колодца, ребята ожидали более интересное зрелище, но увидели себя. Своё отражение, и ничего похожего на предвидение. Хоть прямо поглядеть, хоть через левое плечо, хоть через правое, на всякий случай, — ничего. Две белобрысые, чуть взлохмаченные головы и блеск листьев сверху. Устав от созерцания собственных отражений, они вспомнили про выход на «тот» свет и перефокусировали взгляд к другой цели. И тут кое-что оказалось поинтересней.
— Глянь-ка, вроде на другом месте.
— Да это не тот камень. Тот был чёрный, а этот какой-то белый.
— Ага. Пошли, а то и так долго уже здесь торчим.
Некоторое время шагали молча, пытаясь понять, что же находится на дне.
— Может, леший что положил?
— Ты что, дурак? Будет леший в колодец что прятать. У него, небось, целый лес — прячь, где хочешь.
— Ага, в лесу спрячешь, а потом сам забудешь. Вон тут сколько всего.
— Леший не забудет.
— А зачем ему колодец?
— Пить, знамо дело. Зачем же ещё?
— А-а-а.
— Тише! Слышишь?
— Кто-то скачет.
— Прячемся!
Едва ребята успели нырнуть в кусты, как на дороге показались всадники. Они быстро проскакали мимо.
— Чужие!
— Я видал их уже раньше, Малой. Они разговаривали с пастухом.
— Айда за ними!
Ребята выскочили на пустую уже часть петляющей дороги и бросились бегом, чтобы не отстать от незнакомцев. За поворотом вновь увидели их.
— Смотри, спешились. Без коней в колдыбань направляются.