Не от мира сего-3
Шрифт:
Три человека: два мясника и один лекарь — вполне сознательно провели ночь в Теруане, один — бессознательно. Это — Стефан. Несмотря на то, что у них имелось в достаточном количестве сливовая настойка, бодрящая и придающая силы, было страшновато. Эти шорохи в кустах, шаги, мнящиеся на чердаке, обрывки непристойных фраз, доносимых откуда-то слабым ветерком, стоны и вздохи — все это несколько угнетало. Они занавесили единственное в доме зеркало, растопили камин, выставили распятия в проемы дверей и маленьких окон — но страх не исчезал. От входной двери тянуло каким-то могильным холодом, который не могло прогнать тепло, исходившее от нагретого камина.
Не мудрено, ведь на крыльце сидел, глядя в землю перед собой, былой хозяин этого домика, прирабатывающий бакенщиком и ухаживающий за еле различимым бугорком земли — могилой великого рыцаря Круглого стола Хольдера. Наверно, это был дух последнего хранителя памяти рутенов, отдающий должное мяснику Берольду — тот, как-никак предал его тело земле. Такие же духи кружили рядом, страшась приблизиться к дому — духи слэйвинов и меря, когда-то напоившие своей кровью эту землю. Если бакенщика держало на «посту» чувство долга, то прочими двигала нерастраченная злоба.
Но никто из людей не был в состоянии видеть колебания навьих созданий, не обладали они таким даром. Только слышали «потусторонние» звуки, да ощущали холод. Не было бы стража у дверей, не выжили бы люди. Сердца бы остановились у всех разом, вот и спета их песенка. Даже несмотря на сливовицу и распятия. Что же делать — дурная известность у дурных мест на пустом месте не возникает.
Посреди ночи, когда усталость и обильный, хотя и не разнообразный стол победили ясность сознания, напустив на него сон и дрёму, Берольд проснулся от прикосновения к своему плечу. Волшебной красоты девушка приложила указательный палец к своим губам.
— Тихо. Не бойся меня, Берольд, — произнесла она мягким едва слышным голосом.
Конечно, если бы она пролаяла в ухо команду «бойся меня», былой мечник бы испугался, сконфузился. В этом же случае он подчинился без всякого давления на свою гордость. Сел на скамейке, на которой имел честь уснуть, в то время как лекарь без всякого зазрения совести почивал вблизи под столом, и изобразил на лице учтивую готовность.
— Я помогу, — сказала девушка.
Любая помощь всегда кстати. Берольд, вообще-то, не понял, о какой помощи идет речь, но уточнять не решился. Он мимоходом подумал: а есть ли у этой милой дамы клыки? По ночам обычные люди по чужим домам с предложениями о содействии не ходят. К тому же такие красивые, как эта женщина.
Но девушка кусаться и потом лакать кровь не торопилась: она подошла к Стефану, положила ему руку на лоб, постояла так некоторое время, а потом ушла. Не в себя ушла, а в дверь, как положено, перешагнув через что-то невидимое на крыльце. Это невидимое оставило отпечаток человеческой пятерни на округлом заду женщины, но та даже не отмахнулась.
Берольд пожал плечами и снова заснул.
Утром все трое удивленно поглядели друг на друга: планировали-то разбить ночь по дежурствам, огонь поддерживать и за порядком следить, в случае чего трубить тревогу. А получилось, как всегда — все спали, но все живы. Приятное удивление.
Перекусили на скорую руку, погрузили Стефана на повозку, привязали осиротевших коз к задку, причем козы очень с большим недоверием отнеслись к мяснику, наверно, чувствовали причастность того к массовой переработке домашнего и некоторого дикого зверья в колбасу, паштет и копчености. Зато к лекарю оказались лояльны, чем тот и воспользовался, объявив их своей собственностью. Никто не возражал.
Целый день понадобился Берольду, чтобы попасть в Руан, хорошо, что погода позволяла не тащиться в дождь и грязь. Однако его возвращение, как уже упоминалось, не осталось незамеченным. Пока счастливая жена рыдала у него на плече, доброхоты перенесли «Их высочество» в дом и уложили на недавно приобретенной софе — пусть почивает в комфорте.
— Что нам теперь с ним делать? — всхлипывая, поинтересовалась супруга.
— Надо сдать властям — наследник престола все-таки! — ответил супруг. — А пока пускай полежит.
Опять проснувшись среди ночи, на сей раз самостоятельно, Берольд вышел во двор. Там его ждала та же самая женщина. Она держала правую руку слегка сзади, словно кого-то удерживающая.
— Ну вот, позволь мне пройти к Стефану, — так же едва слышно произнесла она.
Хозяин дома молча пожал плечами и посторонился: пожалуйста, проходи.
Девушка подошла к неподвижному телу, опять положила руку ему на лоб, улыбнулась несколько усталой улыбкой и спросила:
— Как Господь создал человека?
Сразу после этого она повернулась и решительно направилась к выходу.
— Постой, — сказал Берольд. — Ты кто?
— Если я тотчас не уберусь из вашего именитого города, то ты скоро узнаешь, кто я. От инквизиторов второго сорта узнаешь, — ответила она, потом что-то подумала про себя и добавила. — Баба Яга я. Спасибо тебе, Берольд. Хорошего человека спас.
Наутро одним из первых визитеров нарисовался поп. Он побрызгался святой водой, энергично перекрестился, пробормотал на латыни несколько фраз, среди которых Берольду удалось разобрать «kogito ergo sum» [56] и уселся подле софы в глубоких раздумьях. Мяснику тоже захотелось блеснуть своими познаниями на латыни, типа «in vinas veritas» [57] , но он не успел.
Стефан на своем ложе вдруг пошевелился. И первым, кто оказался подле него был, конечно же, поп.
56
мыслю, значит, существую, в переводе, (примечание автора)
57
истина в вине, (примечание автора)
— Хвала Богу, — сказал он. — Мои молитвы дошли до него, и Его Величество пошел на поправку.
Хунгар, словно услыхав, поморщился, но глаза не открыл.
Берольд облегченно вздохнул: пусть так, или не так. Вообще-то он сильно сомневался, что это поп внес свою лепту в шевеление Стефана. Зачем-то эта прекрасная Баба Яга приходила, что-то она, видать, сотворила, подвластное лишь женщинам, наделенным даром. Какой это дар — колдовской, либо не очень — понять было трудно. Но все-таки польза от него для людей была несомненная. Однако для второй волны инквизиторов, которая жилы рвет, но все разоблачает и разоблачает, это не имело значения. Схватили бы они красавицу — и на костер. Так что мясник решил, что никогда и никому, в том числе и самому Стефану, не расскажет о кратких визитах этой прекрасной дамы. Аминь.