Не от мира сего-3
Шрифт:
— Ай, да паря! — восхищались рыбаки, позабыв про своих щук. — Такая кумжа весь наш улов перетянет!
Садко ничего не отвечал, только улыбался и кивал головой. Его заставили признаться, где он живет, да чем еще занимается. На том все и разошлись: круги по воде, люди по домам и слухи по ушам. На следующее утро Садко проснулся знаменитым.
Не было таких праздников, чтобы его не приглашали сыграть на диковинных кантеле, или — гуслях, как иначе их еще называли. Музыкант, чтоб не вызывать неправильную реакцию у местной «творческой» гильдии, после каждого удачного концертного заработка засылал главарю процент малый, от которого тот, спесивый и гордый, не находил сил отказаться. А в прочее время Садко можно было найти на берегу озера, реки
Хозяйка Омельфа Тимофеевна даже заказы на рыбу принимать начала, чтоб, значит, сам музыкант-рыбак на это дело время свое драгоценно не тратил. К зиме она даже что-то наподобие лавки открыла, где желающие могли записаться на доставку рыбы, либо на музыку для праздника. Зимой у народа забот поубавилось, следовательно, праздников прибавилось. Садко трудился, не покладая рук.
Однако у популярности имеется еще и другая сторона, которая называется «людская зависть». Слухи об удачливом «богатом госте» дошли и до Ярицслэйва, который, оказывается, не забыл об их первой встрече. Князь без всяких колебаний решил: Садка нужно выжить из города, обмануть, обобрать и, желательно, уничтожить.
Возможностей у Ярицслэйва было больше, нежели у простых горожан. Он ими пользовался по своему усмотрению, не очень стесняясь в средствах. А горожанам некие неприметные люди намекали, что иметь дело с Садком нельзя. Нет, конечно, можно, но это может привести к нежелательным последствиям: ущербу здоровья, имущества и репутации.
Настал день, когда Омельфе Тимофеевне не поступило ни одного заказа на музыку. А потом этот день повторился еще раз и третий. Что-то было не так.
Садко, уже свыкшийся с мыслью, что его искусство дорогого стоит, стал себя чувствовать несколько некомфортно, будто его обворовали. Да еще это подлое душевное состояние: не нужен вам — ну, тогда я уйду, попробуйте без меня жить. К сожалению, без человека, даже самого выдающегося, человеческое общество выживать научилось, просто, быть может, по совсем другому, зачастую кривобокому, сценарию. Садко в глубине души это понимал, но наступить на горло своей песне не мог, точнее — пока не хотел. Гордость, наверно, заела.
Он спустился к берегу Ильменя, сопровождаемый верным псом, присел на камень, и тронул кантеле за струны. Звук, извлеченный им, показался отличным, нежели обычно. Садко заиграл, воодушевляясь: раньше такого звучания ему добиваться не удавалось.
— Повесил свой сюртук на спинку стула музыкант.Вода в озере, застывшая, словно зеркало, всколыхнулась и, словно издалека, раздались глухие удары колокола. Камень под музыкантом будто бы слегка потеплел.
— Расправил нервною рукой на шее темный бант.Нет, определенно что-то происходило. Садко встал с камня, звучание кантеле сразу изменилось в сторону, если так можно сказать, заурядного. Хотя, с другой стороны, Жужа никаких намеков на беспокойство не проявлял. Впрочем, ему, возможно, слон на ухо наступил, чистоту музыки ценить не умеет.
— Подойди скорей поближе, чтобы лучше слышать, если ты еще не слишком пьян. [95]95
К. Никольский, (примечание автора)
Определенно: и далекий колокол торжественно бьет, и камень теплый, и вода в озере заволновалась,
— Так это камень с кантеле резонирует! — оборвал свою песнь музыкант. — Это же бел-горюч камень для музыки!
Садко облегченно вздохнул от осенившей его разгадки, но настроение играть как-то уменьшилось. Он убрал инструмент и ушел, даже ни разу не оглянувшись. Поэтому лив и не заметил, что вода успокоилась, колокол стих, бел-горюч камень остыл — все сделалось, как прежде. Вообще-то не все: камень сам по себе слегка сдвинулся к озеру, и вокруг его образовалась тонкая полоска тумана, словно опоясывающий обруч. Где-то в озере плеснула большая рыба, не иначе — таймень-кумжа, и туман осел наземь, будто испугавшись. Только его и видели.
Далее с заказами сделалось совсем туго. И рыба оказалась никому не нужна. Садко расстроился еще пуще. Несмотря на успокаивающие разговоры хозяйки, он понимал, что раз ситуация пошла в таком направлении, то самостоятельно она не разрешится. Надо было что-то делать.
Взяв с собой инструмент и собаку, опять пошел к интересному камню. Может быть, здесь, вдалеке от людей и ближе к природе, матери нашей, какая-нибудь идея придет в голову. Он сыграл, сам наслаждаясь звучанием, несколько песен, отмечая про себя, что все повторяется: и гул колокола, и колыхание озера, и теплота каменного сиденья. Однако в голову, как на грех, никакие мысли не лезли. Нет, конечно, пришла на ум одна мыслишка, но она была очень оригинальной: найти кого-нибудь и побить. Вот только кого? Он даже спросил у Жужи, но тот покрутил по сторонам лобастой головой, поискал угрозу, таковую не обнаружил и только пожал плечами: пес его знает — кого.
Садко вернулся в город и ударился, было, в поиски своей потенциальной жертвы, но все как-то не складывалось. Бить кого-то, без сомнения, надо, вот только вырисовывалась странная картина — лупить надо всех. Кроме себя, конечно, Омельфы Тимофеевны, Васьки, собаки Жужи и знакомой по единому крову троице котов.
В третий раз пошел Садко на берег Ильмень-озера. Пес сейчас же свернулся клубком и уснул, с озера медленно накатывал туман, так что и поверхности воды в скором времени стало не видно. Музыкант тронул струны:
— А не спеть ли нам песню о любви? А не выдумать ли новый жанр? Под попсовый мотив и стихи, И всю жизнь получать гонорар. [96]Воздух над озером дрогнул в каком-то мерцании или колебании. Вообще-то Ильмень нередко выдает над собой миражи, оправдывая свое название [97] . Но на этот раз образ, застывший над самой водой, оказался совсем диковинным, потому что он имел синие глаза, светлые волосы, рыжую бороду, пурпурную легкую материю, накинутую на могучие плечи. Да, вдобавок ко всему, этот образ мог еще и говорить на старом полузабытом всеми корписелькинском диалекте.
96
Чиж энд Ко, (примечание автора)
97
ilma — воздух, атмосфера, в переводе, (примечание автора)
— Хорошо играешь, — сказал великан.
Садко в ответ только пожал плечами — ему было как-то стеснительно разговаривать с воздухом, какой бы вид он ни принимал. Вот бы кого-нибудь спросить: мнится ему одному видение, либо нет? Но верный пес спал без задних ног, а больше никого не было.
— Не знаю, чем тебя пожаловать за утехи твои великие? — спросил мираж.
Музыкант для порядка откашлялся и ответил:
— Ну, спасибо, конечно, за добрые слова. Я бы еще сыграл для тебя, только вот не знаю, как величать?