Не от мира сего-3
Шрифт:
Однако эта история нашла неожиданное продолжение.
Суть заклада Садко была одна: освободиться от пресса со стороны Ярицслэйва, чтоб можно было жить дальше, как прежде, и чтоб никто не мешал ему в этом. О том, чтобы получить в свое владение три лавки с товаром, музыкант даже не думал. Подумаешь, спор выиграл. Купцы спьяну похорохорились, а теперь за свой достаток костьми лягут — не отдадут. Не войной же идти на них. К Олафу тоже обращаться как-то неловко. Про Ярицслэйва — и говорить нечего.
Неожиданно к нему явилась целая делегация, состоящая из торговых людей. Все они знали Омельфу Тимофеевну, помнили ее покойного мужа, стало быть, могли разговаривать прямо и честно, насколько это позволяла, конечно, их купеческая этика.
Предлагали они ни много, ни мало, а вступить Садку в право собственности имуществом, добытым в праведном споре, заключенном при свидетелях. Бери лавки — и что хочешь с ними делай. Хочешь — торгуй, а не хочешь — продай. Вот, кстати, и покупатели на них уже имеются, хорошие деньги предлагают не только в артигах, но и в серебряных гривнах. Никто из купцов не сомневался, что музыкант выберет этот вариант.
Садко удивился, конечно, такому обороту, но решение у него созрело моментально, хотя для пущей важности он попросил время на раздумье.
Акулы торговли никогда не заинтересованы в коллегах, потому что они в самом широком понимании — конкуренты, не более того. Три подставившихся под заклад купца, конечно, кореша, но бизнес есть то, что можно съесть. В данном случае этих незадачливых спорщиков. Кто такой Садко? Всего лишь гость, на гуслях своих лабает, рыбу на заказ ловит. Да еще и драться лезет. Куда ему с торговлей управиться! Поэтому выгода в покупке трех лавок — самая прямая, причем за минимальную цену.
Но лив считал иначе. Если образовались лавки, то почему бы не попытаться их использовать? Деньги — это хорошо, но гораздо важнее возможность их зарабатывать. Получится — хорошо, нет — на все воля Господа. Садко предложил Омельфе Тимофеевне принять участие в его предприятии, та, недолго думая, согласилась. Да еще с Ладоги былой наставник Василий с дочерью нагрянули. Он одобрил решение, посмеялся над всеми перипетиями, взбудоражившими весь Новгород, добавив:
— Так на твои лавки и имя твое теперь будет работать!
А Чернава ничего не говорила, только глаза почему-то прятала, словно в стеснении. Садко же, наоборот, не мог на нее налюбоваться.
Торговое дело — нехитрое, любой дурак обучиться может, а если, к тому же, бессовестный дурак, то еще и преуспеть в этом. Садко не был ни тем, ни другим, за сиюминутными барышами не гонялся, через совесть свою не переступал. Он со своим диковинным кантеле и не менее необычными песнями сделался желанным гостем на каждом застолье, особенно со стороны людей Олафа. Вот только на рыбалку времени оставалось все меньше и меньше.
Садко переехал от Омельфы Тимофеевны в свой новый дом, куда хозяйкой вошла Чернава из Ладоги. Жужа почему-то менять местожительство отказался, оставшись с Васькой и его тремя котами. Так и дожил он свой собачий век молчаливым охранником дома Буслаевых. Когда же настал его черед, то умирать пришел к своему настоящему хозяину Садко.
Домой, в Пижи, лив так и не выбрался. Не довелось ему проехать на белом коне по улице, увидеть сестер, поклониться отцу и матери. Почему? Он сотни раз задавал себе этот вопрос и сотни раз находил ответы, которые, положа руку на сердце, больше походили на попытки оправдаться. А любое оправдание вызывает чувство неловкости, потому что при этом переживается чувство вины. Se la vie [108] .
108
такова жизнь (фр.)
5. Первый гуанча
Самой важной задачей на сегодняшний день для Садка было придумать, куда спрятать свалившихся, как снег на голову, земляков и их лошадь. Идти к Морскому Царю на поклон решительно не хотелось. Но, с другой стороны, рано или поздно гуанчи прознают о появившихся невесть откуда ливонцах. «Ай, ладно!» — подумал Садко. — «Надо выиграть время, хотя бы одну ночь, а там решим, что дальше делать».
— Парни, — сказал он. — До завтрашнего утра надо как-то перебедовать. Да не просто, а чтоб никто вас не увидел.
— А звери тут хищные имеются? — поинтересовался Мишка, сразу же вспомнив о тех пережитых страстях, связанных с нападением ужасных волков [109] .
— Только птички, — хмыкнул, то ли шутя, то ли всерьез Садко. — Канарейками именуются.
— Конечно, до утра как-нибудь перетерпеть можно, — заметил Пермя. — Дело житейское, если только пещерку соответствующую покажешь, куда Зараза поместится.
— Так и нам бы не помешало над головой что-то иметь, — добавил Илейко.
109
см также «Не от мира сего 2», (примечание автора)
Садко не знал, что и говорить. Остров Иерро пещерами располагал в превеликом количестве. Только все они, как бы так сказать, были заняты. Вот на другом острове, как говорили сами гуанчи, пещер свободных — навалом. Можно зайти и сгинуть, никто и не хватится. Хоть с лошадью, хоть с ослом, или даже боевым слоном.
— А почему бы не поступить просто? — снова вступил в разговор Мишка. — Мы ни у кого ничего не украли, никого не убили, не обидели. Мы вообще здесь никого не видели. Чего же нам опасаться? Если ты жив и здоров, ходишь тут, на кантеле поигрываешь, то почему не могут позволить нам этого самого твои таинственные гуанчи?
— Действительно, — поддержал лешего Илейко. — Мы вышли из тумана — это верно. Вот только не по своей воле здесь оказались.
— Или нам следует чего-то опасаться? — не отстал от товарищей Пермя. — Людоеды они, либо злодейские злодеи?
Садко не знал, что и говорить. Как думать — знал, вот словами это дело выражалось туго. Наверно, издержки купеческой этики. Морской Царь, он, конечно, человек с понятиями. Вот только, больно уж он царь! Садко не мог просчитать последствий появления здесь, на изолированном острове посреди океана, где собрались самые «правильные» гуанчи, троицы своих земляков, среди которых, к тому же, один — леший. Хоть местный властитель и не особо водяной, но, тем не менее, даже исходя из названия, должна была образоваться хоть какая-то неприязнь к Хийси. Водяной и леший — братья навек, один другому — по носу, другой этого — за бороду.