Не от мира сего-3
Шрифт:
— Знаешь, Морской Царь — мудрый, — сказал Садко, обращаясь к гуанче. — Он сам сможет объяснить, откуда взялись эти ребята. Они шли себе, никого не трогая, попали в туман — и вот уже здесь. Все просто.
— Зависит от того, где шли твои друзья, пока не попали в туман, — ответил Эйно Пирхонен.
Троица переглянулась: стоит ли распространяться об источнике Урд, древе Иггдрасиль?
— Ну, — принял на себя ответственность Пермя. — Мы были у Норн.
— Да ну? — то ли удивился, то ли поиздевался гуанча.
— Как пришли к ним, так и ушли, — сказал Илейко. — Туман, искривление пространства, все такое [112] . А были мы у Ловозера. Ну, не совсем, конечно, там, а двигались мы от него. Шли, шли, вот и пришли — здравствуйте, девочки.
— Занимательно, — согласился Эйно Пирхонен. — Пусть Царь разбирается, он умеет решать такие запутки.
— А по мне что-нибудь решил? — подал голос Садко.
112
см также «Не от мира сего 2», (примечание автора)
— Решил, — кивнул головой гуанча. — Теперь ты не один — вон, друзья пришли. Торопиться некуда. Пурпур научитесь добывать, женщин найдете, не жизнь — малина.
Музыкант вслух застонал, как от зубной боли, отклоняясь назад. А Эйно Пирхонен рассмеялся неожиданно тоненьким голосом и махнул рукой:
— Расслабься, друг. Откуда же мне знать, что у Царя на уме? Пошутил я. Он, подозреваю, сам тебе скажет о своем решении. Налей-ка еще по кругу.
Да, главный гуанчи, вне всякого сомнения, был международный человек-загадка [113] . Он знал много, причем области его знаний простирались далеко за пределы подвластных ему островов. Садко иногда подозревал, что где-то в недрах Иерро есть некий источник мудрости, возле которого непременно пасется оракул, либо дремлет в вечном полусне Вещий, например, Олег. Точнее — просто Вещун, без имен и титулов. Пойдет к нему Царь и в приватной беседе что-то интересное выпытает. А потом щеки дует.
113
как Остин Пауэрс; шутка, (примечание автора)
Теперь, когда волшебным образом все само по себе разрешилось, Садко перестал думать, как же поступать с товарищами-земляками. Свобода от этого беспокойного состояния позволила другой мысли поселиться в мозгу: если они добрались до самого дальнего острова в океане без помощи всяких плавсредств, без затрат времени, то почему бы не найти обратный путь.
Туман помог парням вместе с лошадью пройти сначала на берега Урд, который, если верить легендам, течет, пес его знает, где на севере, может быть, даже, и на каком-нибудь уединенном острове посреди холодного океана. Не может быть путь односторонний, а если он таковой есть, то это значит всего лишь одно: кто-то препятствует тому, чтобы им пользовались.
Если раньше попытка выбраться отсюда воспринималась всегда одной просьбой к Царю: дать разрешение построить корабль, чтоб уплыть — то теперь степень свободы для выхода несколько возросла. В самом деле, за все время нахождения здесь он не видел ни одной стоящей посудины, на которой можно было переплыть хотя бы на соседний остров, не говоря уже о том, чтобы пересечь море-океан. Только маленькие одно-двухместные лодки для прибрежной рыбалки, либо добычи моллюсков-пурпурниц. Но этого не может быть у народа, живущего на морском побережье, да, к тому же, по слухам, приплывшего на эти острова в незапамятное время с материка. То есть, были корабли! Были, да сплыли. За ненадобностью.
Гуанчи, если не считать своих великолепных навыков свиста, оказались носителями речи, которую способен понимать любой северянин, будучи хоть ливом, хоть суоми, а хоть и вепсом. Угадал же семи пядей во лбу Пермя Васильевич, что это — меря! Меря — морской народ, к тому же, легкий на подъем: сегодня он по Волге пробирается, чтоб осесть посреди лесов и болот, завтра — грузится на корабли и уходит на закат. Так же когда-то поступила чудь белоглазая: жила себе в Китеже, да в одни прекрасный момент вся изжилась. Ни чуди, ни Китежа. Как сквозь землю провалились, только из-под озерных вод колокол нет-нет, да и пробьется своим звоном.
Загадок много, но шансы найти ответы на них не равны нулю. Какие бы странные эти ответы ни были. Садко приободрился — впервые за долгое время с тех самых пор, когда случившийся бунт выбросил его за борт корабля во всех смыслах этих слов, у него в душе зажглась Надежда. Не все так плохо, все гораздо хуже. Настолько хуже, что в этом даже есть что-то хорошее. Минус на минус непременно дает плюс.
— Yesterday, all my troubles seem so far away. Now its look as thou there here to say, Oh, I believe in yesterday. Suddenly, now I have to be or use to be. That is shadow handing over me. Oh, yesterday, came suddenly, [114]114
(«Beatles» «Yesterday» (примечание автора))
Лишь вчера Я не верил, что придет беда, А сегодня в дверь стучит она О, верю я в свое вчера. В один миг Перестал я быть, кем быть привык Надо мной нависла тень интриг Вчерашний день явился в миг.(Жуки» «Вчера», перевод)
— запел Садко, отчаянно перевирая слова и теряя смысл. Кантеле издавало такие звуки, что по спине у слушателей бегали друг за другом мурашки. Не оттого, что струны были созвучны со скрипом трущегося по железу мокрого дерева, а оттого, что просто очень здорово.
Сам певец сейчас отрешился от происходящего, от вкуса мяса, от аромата меда, от беседы, в которой Эйно Пирхонен был едва ли не главным действующим лицом, от пляски огня на сучьях, от гуанчей и ливов, от того, что незаметно стала подкрадываться темнота, а недалекое море громко вздыхало прибоем. Перед его мысленным взором пролетали картины минувших дней, череда которых в конечном итоге привела его сюда, на маленький остров в безбрежном океане.
6. Афера Садка-богатого гостя
Дела на торговом поприще у новоиспеченного купца шли в гору. Это означало, что чем больше он прилагал усилий, чтоб организовать свое маленькое предприятие, тем выше он подымался. Но также это подразумевало: тем труднее забираться дальше, и тем легче оборваться вниз. Очень скучно, если к этому делу не относиться творчески. А творчески получалось не всегда.
Садко не забросил свой кантеле, радовал слух соратников Олафа на всяких корпоративах, а в первую очередь, конечно, радовал себя. Его даже начали приглашать дядьки из банды Ярицслэйва, потому как песни лива незаметно делались востребованными и уже знаменовали собой, якобы, утонченный вкус. Нашлись слэйвины, которым опротивели несчастные медведи с вороватыми чиганами, они тайно зазывали к себе Садка.
«И гусли свои диковинные прихвати», — говорили они. — «Такие звуки только у тебя получается извлекать».
Садко удивлялся, какие такие звуки? Даже для профилактики позволил самому главному новгородскому музыканту сыграть на своем кантеле, опасаясь втайне, что найдется какой-нибудь завистник, и выкрадет его рукотворный инструмент. Ни у кого, действительно, не получалось так играть, как мог это делать Садко.
«За душу берет», — говорили слэйвины и посылали подальше чиганов с их псевдовосторженными завываниями. Скоро Садко с официальными визитами посетил, вооружившись кантеле, всех, пожалуй, видных князей и их подручных. За исключением, конечно, Ярицслэйва. Тот часто бывал занят: устанавливал демократию в Шелонской пятине, крестил тамошний народ водой до потери пульса, изводил вольнодумие, рассаживал своих воевод с воинами-ухарями по крепостям, якобы для охраны. Словом, готовил почву. И все это тайно, чтоб никто не прознал. Но даже, будучи в Новгороде, Садку упорно предпочитал все тех же чиган: они хоть и подворовывают, но им и по башке можно дать — не обидятся. Впрочем, лив отсутствию внимания Ярицслэйва совсем не печалился.