Не от мира сего. Криминальный талант. Долгое дело
Шрифт:
– Чего попьем? – опешил Петельников.
– Мария, дак они, может, как теперешние мужики, чай не принимают, заметила тучная.
– Нальем чего и погорше, – согласилась первая старушка и показала на дверь, где, видимо, им и могли налить чего погорше.
– Гражданки! – сказал Петельников тем голосом, от которого трезвели пьяницы. – Мы хоть чай и принимаем, но сюда приехали по сообщению об убийстве!
– Пожалуйста, будьте как дома, – любезно согласилась крохотная старушка.
– Логово убийцы, – вторая показала на дверь.
Леденцов мгновенно
– И не ночевал, – объяснила маленькая.
– Где труп? – прямо спросил Петельников.
– А никто не знает, кроме убивца, – опять пояснила низенькая старушка, которая сумела оттеснить вторую, массивную.
– Как звать погибшего?
У Леденцова в руках появился блокнот.
– Василий Васильевич.
– Фамилия?
– Нету у него фамилии.
– Василий Васильевич да Василий Васильевич, – встряла–таки вторая.
– Где его комната?
– А он жил на кухне.
– Почему на кухне?
– Спит себе на подстилке…
Леденцов опустил блокнот и ухмыльнулся. И хотя бледное лицо Петельникова никогда не краснело, он почувствовал на нем злобный жар, который стянул щеки старшего инспектора какой–то сухостью.
– Товарищ Леденцов! Составьте протокол о ложном вызове и привлеките гражданок к административной ответственности. Кстати, где участковый инспектор?
– Как так привлечь? – удивилась маленькая, главная тут.
– Так! – отчеканил Петельников. – За собачий вызов.
– Василий Васильевич не собака, а котик.
– Тем более!
Вторая старушка подкатилась к Петельникову, как громадный шар, обдав его запахом лука и вроде бы гречневой каши:
– Да этот нехристь не убил Васю, а продал. Воров–то вы ловите?
– Ловим, когда украдена материальная ценность. А ваш кот ничего не стоит.
– Как не стоит? – обомлела она.
– Бабушка, – набрался терпения Петельников, – похищенная вещь должна быть оценена в рублях, а ваш кот…
– Пятьдесят рублев, – гордо произнесла старуха.
Леденцов хихикнул. Петельников слегка подвинулся к выходу: черт с ними, с этими бабками и с их котом. Но маленькая старушка оказалась сзади и дернула Петельникова за пиджак:
– Ему ничего и не будет?
– Кому?
Она кивнула на закрытую дверь.
– Как его фамилия?
– Литровник, Гришка Литровник.
Леденцов опять засмеялся.
– Вот он смеется, рыжий молодой человек, а нам от Гришки житья нет. На днях сожрал весь студень. Ночами пугает нас зубовным скрежетом. Водку льет в себя, как в решето. У него и счас стоит на тумбе охолодевшая яичница да пустая бутылка от четвертинки водки.
– Откуда знаете? – заинтересовался Леденцов.
– А через скрытую камеру. – Она поджала губы и мельком глянула на замочную скважину.
Теперь пиджак дернули спереди. Петельников повернулся к солидной.
– Товарищ сотрудник, может, Вася и не стоит пятидесяти целковых, да кот–то очень душевный. В туалет человеческий ходит. Картофельное пюре уважает. Гришку–то Литровника
Одна маленькая, вторая толстенькая… Теперь Петельников глянул в их лица.
У маленькой среди мелких, как песчаная зыбь, морщин смотрелись черные провалившиеся глаза, тонкий нос и тонкие подвижные губы. Она как бы двигалась на месте, переступая ногами, шмыгая носом и шевеля губами.
У полной старушки все было полным: наикруглейшее лицо, круглые глаза, округлый нос… Седые волосы, остатки седых волос, тонко застилали шар головы. Ей бы старинный чепчик. Тогда бы она походила на ту бабушку, у которой была внучка Красная Шапочка. А если не внучка, а внук? Не Красная Шапочка, а, скажем, инспектор уголовного розыска? Приходил бы он домой поздно, усталый, грязный, а она бы сидела на тахте в чепчике, подавала бы ему чистую рубашку, и свежую газету, и гречневую кашу с луком. Ну, и кот Василий…
– Леденцов, отыщешь кота? – спросил, а не приказал Петельников.
– Не могу, товарищ капитан.
– Почему?
– В отделе засмеют.
Старушки молчали, понимая, что работники милиции принимают решение. Полная скрестила руки на объемном животе. Вторая, юркая Мария, стояла тихо, сдерживалась, шевеля губами.
– В Нью–Йорке двести тысяч бездомных кошек, – на всякий случай уведомил Леденцов.
– Гады, – отозвался его начальник.
– Кто? – не понял Леденцов.
– Монополисты, – буркнул Петельников и спросил у старух: – Приметы у кота есть?
– Серенький, в тигриную полоску, с аккуратным хвостиком…
– Не худой и не дюжий, а так посреди…
– Я спрашиваю про особые приметы.
– Есть, – твердо ответила ртутноподвижная Мария. – Нечеловеческая сообразительность.
– И особливая душевность, – добавила та, которая почему–то не носила чепчика.
И з д н е в н и к а с л е д о в а т е л я. Возьмем человека, у которого ничего нет, поэтому он заботится о пище, одежде и жилье. Но вот у него появился хлеб, комната и костюм. Он уже думает о мясе, квартире и телевизоре. Потом он хлопочет о коньяке и коврах. Потом об импортном унитазе, автомобиле и даче. Потом… А потом у него всплывает тихая и едкая мысль: «А зачем?» Есть ковер, стало два, а зачем третий? Вот тогда он и начинает задумываться о смысле жизни. Эти думы – не от достатка ли? Нагому и голодному не до смыслов.
Тогда я рановато задумался, ибо у меня нет машины и всего один ковер, который мне приходится выбивать.
Когда–то ювелирные магазины походили на музеи: безлюдье, тишина, благоговейные взоры, обращенные на драгоценности, которые подсвеченно мерцали за стеклом, как редкие экспонаты. Но страна богатела. Теперь не было безлюдья, – за обручальными кольцами стояла очередь. Исчезла тишина, – у прилавка с янтарем вечно хихикали девушки. И не заволакивались благоговением взоры, – нынче золотом никого не удивишь.